Название: Как возрождается Феникс

Автор: Audrey Frea
Пейринг: Канон (не, не Джаред/Джаред и не Джаред/телефон), Джаред/Шеннон.
Рейтинг: R
Жанр: POV Джареда, флафф
Прим.автора: В свое оправдание мне сказать нечего. Время действия - где-то между VMA и продолжением тура. В некоторых деталях я не уверена, так что можете бросать в меня тапками, туфлями, сапогами и даже коньками, честное слово, на критику обижаться не буду!

читать дальше
Я опускаю голову, вдыхаю поглубже и начинаю протискиваться через шевелящуюся толпу, пахнущую алкоголем и сексом, чувствуя, как отвращение волной накатывает на меня… Когда я прыгаю в толпу с микрофоном в руках, позволяю фанатам подхватить меня и утащить, словно в воронку, в глубь этого возбужденного муравейника, в эти моменты адреналин в моей крови зашкаливает настолько, что я почти не чувствую прикосновений, не вижу лиц, двигаюсь на автопилоте, не смотря, куда я ступаю. Я возбужден настолько, что мне все равно… Но тут, в переполненном ночном клубе, битком набитом звездами, богачами и старлетками, похожими на трансвеститов из-за слишком яркого макияжа, я — как живой среди мертвецов. Меня не будоражит ритмичная и чересчур громкая музыка, я не выпил ни капли спиртного и не заправился ни одной дозой порошка, поэтому меня почти воротит от этой вони, которую источают веселящиеся люди…
Конечно, я знаю, что дело не в них, но все равно с омерзением отворачиваюсь от их потных красных лиц и глаз с прыгающими зрачками, уворачиваюсь, чтобы не прижиматься слишком сильно к их разгоряченным телам, протискиваясь среди людей к заветной барной стойке…
Я замечаю Шенна издали, несмотря на то, что его черная кожаная куртка теряется среди тошнотворно-разноцветных нарядов других посетителей клуба: «радар» срабатывает безотказно. Мой взгляд цепляется за его затылок с взъерошенными волосами, я с облегчением вздыхаю и даже чуточку притормаживаю, вспомнив о том, что нужно притворяться. Я нервно оглядываюсь по сторонам, с трудом стираю с лица почти детскую панику и растягиваю губы в фальшивой улыбке, которая в последнее время почему-то дается мне очень нелегко. Обернись. Пожалуйста. Шенн, словно его кто-то невидимый дергает за плечо, порывисто оглядывается, и меня на мгновение затапливает восторг: когда-то я загадал, что наша любовь не закончится, пока мы будем слышать друг друга на расстоянии. И больше всего я боюсь, что однажды… Нет, я не хочу об этом даже думать. Наши глаза встречаются, и я спешу преодолеть эти несколько метров, разделяющиеся нас. Теперь люди вокруг не имеют значения, и я едва не сбиваю с ног какую-то девчонку, которая томно вздыхает и трогает меня за плечо, явно надеясь на извинения и знакомство. Какая-то часть моего мозга отмечает это и даже саркастически усмехается, но мое сознание не воспринимает ее. Шенн начинает улыбаться: сначала приподнимаются уголки его губ, затем его глаза на секунду светлеют почти до янтарного оттенка и снова темнеют — так быстро, что они кажутся глазами дикой кошки, притаившейся в высокой траве; я видел это превращение миллион раз, но и сейчас не могу отвести взгляда от лица моего брата. В его руке стакан с виски, кажется, на его плече виснет грудастая девица, позади два его приятеля, не очень близких, и еще какие-то девчонки, — все они пьют, ржут и что-то вопят бармену. Я открываю рот, но тут же замираю: девица пялиться на меня с бесстыдством человека под кайфом, а парни истошно орут: Hi, Jared, how are you, maaaaaan? — как будто я на другом конце этого гребанного клуба. Я киваю им, посылаю натянутый взгляд девице, которая даже не отворачивается, и чувствую, как во мне снова кипит раздражение: какого хрена я не могу поговорить с братом наедине? Шенн кладет мне руку на плечо, и я снова поворачиваюсь к нему, вздрогнув всем телом. Его голос звучит немного хрипло, больше, чем обычно:
— Как ты?.. — Он мог бы не спрашивать, а я — не отвечать, но вокруг люди (ну, что ты не сводишь с меня глаз, дешевая тварь?!), и мы должны вести себя, как обыкновенные братья. Я проглатываю комок из тех слов, которые я хотел бы сказать, и как можно равнодушнее бросаю:
— Я устал, поеду домой… ты остаешься? (Боже, Шенн, оставь эту шлюху здесь, и поедем домой… просто попроси, чтобы я тебя подбросил… Пожалуйста…), — скашиваю глаза на девицу и стараюсь погасить свою злость.
- Да, еще детское время… Я возьму такси. (Прости, малыш, но мы же договорились — давным-давно и раз сто — возвращаемся порознь, хватит и того, что мы всюду вместе!) — лицо моего брата невозмутимо, но взгляд просто убивает. Я хочу разозлиться и на него, чтобы психануть, сесть в машину и не думать о том, что он проведет весь вечер (а может, и ночь?) с этой… Но не могу. Все, что я могу сейчас, — это просто стоять столбом и смотреть ему в глаза, словно ожидая чего-то. Все думают, что мне не нравится, когда он пьет, но на самом деле все не так. Да, я читаю ему нотации и хмурюсь, и вряд ли кому-нибудь когда-нибудь признаюсь, насколько я люблю, когда он такой. Его веки полуопущены, ресницы затеняют чуть затуманенные глаза, которые смотрят на мои губы с обещанием, которое я отлично понимаю… он облизывает губы и медленно улыбается… И когда мы не одни — или еще круче: на интервью, — я чувствую себя так, будто мы ходим по лезвию бритвы; возможность разоблачения вдруг кажется вполне возможной, но вместо страха я чувствую возбуждение. И оно усугубляется тем, что я не знаю, чего ждать от Шенна: в таком состоянии мой брат непредсказуем, как ветер. Чаще всего я поддерживаю эту игру, которая подразумевает ответ, — обычно я незаметно прикасаюсь к Шенну, на мгновение прислоняюсь к нему плечом, бросаю на него быстрый взгляд. Мое сердце бьется, как бешеное, но в этом вся прелесть… Когда он трезвый, то контролирует себя намного лучше, чем я. Он никогда не ляпнет какой-нибудь двусмысленной фразы (на которые у меня прямо-таки талант), отведет глаза, если я слишком уж настойчиво буду на него глазеть, да и вообще, насчет него ни у кого даже не возникает мысль о чем-то «таком»: он не похож на гея, он выглядит стопроцентным мужиком, мой братик. В общем-то, он и на самом деле не гей и стопроцентный мужик… просто он любит меня. Вот в этом я уверен на все сто: если бы не было меня, ему бы и в голову не пришло трахаться с мужиком. Я однажды спросил у него, а не противно ли ему вообще, что я мужик. «Ты же вроде как натурал…» Он засмеялся и крепко прижал меня к себе: «Ты для меня не мужик, бро, ты… ты просто Джаред…» Может, я должен был обидеться за «не мужика», но почему-то мне его слова показались офигительным комплементом, как будто Шенн взял и одним предложением доказал мне: я для него — это нечто особенное. В общем, Шенн, в отличие от меня, на людях ведет себя со мной вполне правдоподобно по-братски; а то, что он опекает меня и всегда поддерживает, даже если я веду себя, как кретин, все принимают за brotherly love и еще и умиляются. Но пара порций спиртного делают Шенна опасным для нашей маленькой, но скандальной тайны, и… чертовски соблазнительным.
Вот и сейчас я стою, как завороженный, готовый вцепиться в его руку и умолять уехать со мной из этой преисподней; и вдруг высокий голос девицы, чья рука с ярко накрашенными ногтями все это время теребила воротник куртки Шенна, ударяет по моим ушам так, что я морщусь:
— Шеннон, не забывай: у нас еще были планы… Я тебе как раз собиралась рассказать, что моя квартирка — просто чудо!
Мне не надо смотреться в зеркало, чтобы знать: сейчас мои глаза похожи на две льдинки; потому что именно такая температура в моем сердце. Как же я fucking устал от всего этого… Мои мозги просто разваливаются от коктейля из боли и ярости — и созерцание того, как Шенн обольстительно смеется, полуобернувшись к девице, только добивает меня. Я смотрю на нее исподлобья и едва ли не в первый раз в жизни страстно желаю убить не кого-то абстрактного, а именно ее: схватить за горло, увитое безвкусными украшениями, и надавить изо всей силы…
Шенн вроде как случайно легонько толкает меня плечом — я прихожу в себя и быстро опускаю глаза, моргая и стараясь прогнать наваждение. Потом мой взгляд натыкается на руку Шенна, сжимающую стакан виски. Я обхватываю стакан, заодно сжимая и горячие пальцы брата, и подношу рыжеватую жидкость к губам. В последнюю секунду перед глотком я смотрю в глаза Шенна и не опускаю взгляд, даже когда полуистаявшие кубики льда с противным звуком ударяются о мои зубы. Всего один глоток этой дряни из его стакана — как поцелуй, который я не могу получить напрямую. Мне все равно. Все равно. Как я устал.
— Эй, тебе нужно отдохнуть, Джей, поезжай домой. (Не сходи с ума, малыш, ты просто устал, все хорошо…)
— Да, it’s OK, bro. (Ты нужен мне, Шенн, нужен, именно сегодня!)
— Увидимся. Береги себя.
Шенн вроде как треплет меня по плечу, но на самом деле всего на секунду сжимает мой затылок своей сильной ладонью и еще раз на прощание пристально смотрит в мои глаза. Я фальшиво улыбаюсь, поворачиваюсь и начинаю медленно, словно зомби, протискиваться через толпу назад, к выходу. Не удерживаюсь, оборачиваюсь, чтобы бросить еще один взгляд на Шенна, но тут же отвожу глаза. Я не видел того, что эта fucking bitch целовала Моего брата в шею, стремясь вернуть его внимание. Я этого не видел. Этого просто не было. Так ведь, Джаред?
Почти у самого входа меня хватают за руку — я резко, почти испуганно, оборачиваюсь и тут же чувствую укол совести. Брент. Я забыл попрощаться с ним, идиот, чуть не свалил из его клуба, даже не предупредив! Он улыбается и заглядывает в мои глаза с легким беспокойством: да, наверное, выражение лица у меня то еще… Я избегаю его ласковых карих глаз — он слишком хорошо меня знает, и я понимаю, что у меня в одно мгновение появится непреодолимое желание испортить ему вечер своими чертовыми сентиментальными намеками.
— Хей, Джаред, ты уже уходишь?
— Да, извини, друг, тут такая толкучка, я не надеялся тебя найти!.. — Я кладу ладонь на его плечо и теперь смотрю ему в глаза, совсем близко, потому что иначе он не услышит ни слова в этом грохоте. — Послушай, все супер, просто я устал и хочу поехать домой, выспаться, ну и все такое… Я тебе позвоню завтра, ОК?
Брент кивает, машинально поправляя на мне шарф, который перекосился по дороге, и мне становится смешно: Шеннон, Брент, Мэтт… каждый по-своему, но все обо мне заботятся, будто я ребенок!
— А Шенн… он еще тут?
Я просто киваю в ответ. Присмотри за ним, Брент. Вот что я бы сказал, но, естественно, молчу и просто тоскливо смотрю в сторону бара. Отсюда не разглядеть моего брата, но я знаю: он там, и на нем висит девица, которую я хотел придушить. Чудная картинка. Брент сочувственно хлопает меня по спине и делает знак охраннику клуба, чтобы тот проследил за мной до машины.
— Отдыхай. Увидимся.
Я вкладываю последние силы в прощальную улыбку и бреду к выходу, настраиваясь на следующую «битву»: до машины еще нужно дойти. Да. И эту фразу не оценят те, кому не приходилось отбиваться от дюжины папарацци, которые просто мечтают запечатлеть тебя в обнимку с какой-нибудь знаменитой красоткой… или стриптизершей… или бывшей подружкой… или — вообще идеально — с каким-нибудь смазливым парнем. Мысль о том, что я целую вечность вожу их за нос и лишаю кадра на миллион долларов («Сенсация! У Джареда Лето («Бойцовский клуб», «Реквием по мечте», «Александр») роман с… собственным братом!!!»), придает мне силы — и я улыбаюсь, выходя из клуба. Я уже почти люблю этих ублюдков с фотоаппаратами: именно они помогают мне скрывать правду, бесконечно трубя о мифических романах с Линдси, Джессикой и другими. Thank you so much, guys!
Я выхожу и практически сразу зажмуриваюсь от вспышек: они заметили, как охранник придерживает для меня дверь, и сразу смекнули, что в дверях появится кто-то из звезд. Я почти восхищен ими: если бы, например, security в концертных залах, где мы выступаем, были такими же расторопными, как эти доходяги-папарацци, моему бедному Шенну никогда бы не пришлось на них бросаться из моих синяков и ссадин. Я выдавливаю из себя якобы-улыбку и поворачиваюсь к ним лицом, потому что знаю: чем быстрее они получат свое, тем быстрее отвянут. Сажусь в машину, делаю жадный глоток тепловатой воды из бутылки, потому что до сих пор мой рот жжет вкус виски, а поперек горла застряла злость. Я с облегчением вздыхаю, выруливая на дорогу и оставляя позади орущих папарацци. Только всякий намек на улыбку сползает с моего лица в мгновение ока. Я остаюсь один в громадном салоне моей машины и стараюсь не думать, что три часа назад, когда мы ехали в клуб, рядом со мной сидел Шенн и, высунув локоть в открытое окошко, заразительно смеялся, вспоминая шутку, рассказанную Томо. Я тоже смеялся, но не с шутки, а потому что смеялся мой брат. На светофоре я вздыхаю и закрываю глаза на минуту. О Боже, что со мной такое? Все же хорошо: в туре перерыв, наше расписание забито, мы получили эту чертову награду (жаль, что со второй «пролетели», но к вручению я так перенервничал, что был согласен на любой расклад, лишь бы все это закончилось), народ записывается в очереди на билеты на наши будущие концерты. Какие, fuck, у тебя проблемы, Джаред?..
Наверное, просто я слишком устал за весь последний год, вымотался до предела. Мои нервы — как натянутая струна моей гитары. Сейчас меня может расстроить даже такая фигня, как отсутствие в супермаркете моего любимого йогурта. И всех этих выходных мне недостаточно. В комплекте с ними мне необходим Шенн. Только в таком сочетании я отдыхаю по-настоящему. Когда он целует меня, не оглядываясь по сторонам. Когда я просыпаюсь раньше его и со злорадством бужу его, покусывая нежную кожу на шее, — а он ворчит во сне «Отцепись, Джей!», но при этом прижимает меня к своему горячему со сна телу. Когда я укладываюсь щекой на руку Шенна, лежащую на спинке дивана, спиной прижимаюсь к его груди, чувствую его дыхание на своем затылке, а его ладонь — на животе. Когда я упрашиваю его съесть овощное рагу под предлогом того, что я скормил Люциферу последний кусочек бекона, и мы смеемся, как сумасшедшие. Когда я бесцеремонно запрыгиваю в ванну, в которой он отмокает вечером, и долго устраиваюсь перед ним — и в конце концов половина воды оказывается на полу. Когда мы ссоримся из-за какой-нибудь мелочи, а потом Шенн, чтобы прекратить спор, дергает меня за руку — и я падаю на его колени, разом забывая, что мы не поделили, потому что не могу соображать, когда его руки оказываются под моей майкой. Когда ночью, при свете луны, заглядывающей в спальню, Шенн вдруг смотрит в мои глаза с расстояния в дюйм — и я чувствую, как его зрачки гипнотизируют меня. Мы лежим совершенно обнаженные на огромной кровати, не желая, чтобы даже клочок ткани был между нами. Мы не делаем друг другу признаний, потому что признались во всем уже миллион лет назад — и с тех пор ничего не изменилось. Я провожу ладонями по груди Шенна, а потом сжимаю его плечи, выгибаясь: ну же, продолжай! Мой брат улыбается, прикасается полураскрытыми губами к моему виску, на котором уже балансируют капли пота, и снова начинает двигаться. И я возрождаюсь: феникс на логотипе группы вылетает прямиком из нашей постели.
Наш перерыв такой маленький… я ценю каждый день, я держу Шенна рядом с собой, вцепившись в него мертвой хваткой. Он необходим мне, потому что иначе я чувствую такую пустоту внутри, что если бы вздумал написать об этом песню, The kill показалась бы просто колыбельной. Я понимаю все это, но не могу изменить своих чувств: стоит моему брату оторвать от меня взгляд — и на меня наваливается какой-то мистический страх того, что он исчезнет, не вернется, бросит меня. Наверное, это болезнь. Хроническая. С детства.
Зажигается зеленый свет, и я снова нажимаю на газ. Щелкаю переключателем радио, но рэп и r&b меня сейчас бесят, поэтому я врубаю CD, не глядя, что там. Из динамиков начинает течь тягучий европейский лаундж, и я усмехаюсь: да уж, это называется «здесь был Томо»! Именно он натащил в мою машину таких дисков… но сейчас я ему благодарен: это та музыка, что мне нужна в этот момент. Достаточно сложная, чтобы быть созвучной моим мыслям и чувствам, достаточно самоироничная, чтобы не отдавать патетикой. Я погружаюсь в болото томных звуков трубы и электронного микса — и так доезжаю до дома.
Я успеваю только приоткрыть дверь, но из этой тоненькой щелки уже высовывается длинная морда Люцифера. Он молотит хвостом в воздухе и тихо подвывает от восторга: бедняга, соскучился один в темном доме! Я бросаю ключи на столик, включаю свет и, встав на колени, долго глажу пса, чешу его за ухом, ворошу его серебристую шерсть, грустно улыбаясь:
— Ты тоже один… — говорю я — и мой голос отдается эхом. В другой день я бы посмеялся с такой патетики, но сегодня… К тому же, с Люцифером я могу быть откровенным: он меня поймет. И не нужно крутить пальцем у виска: собаки понимают намного больше, чем вы думаете. Я-то знаю.
Звонок моего телефона в тишине дома кажется оглушительным; я вздрагиваю и лихорадочно стаскиваю его с пояса, надеясь, что это Шенн, который едет домой, и боясь, что это Шенн, который хочет предупредить, что вернется только утром. Мэтт. Я нажимаю на кнопочку со смесью разочарования и облегчения, и меня тут же обволакивает спокойный и мягкий голос Мэтти:
— Джей, привет, я не помешал? — В этом весь Мэтт. Я улыбаюсь, начиная подниматься по лестнице наверх, и быстро отвечаю:
— Нет-нет, Мэтт, все ОК, я только что вернулся из клуба, так что ты как раз очень вовремя! Полчаса назад я бы не услышал твоего звонка из-за грохотания музыки, а через полчаса — из-за льющейся воды в душе…
Он тихо смеется.
— Вы вместе?..
Вот — положительная сторона жизни чуть ли не одной семьей с группой: нам не нужны лишние слова и объяснения. Эти два коротеньких слова заменяют длиннющее предложение, что-то вроде: Ездили ли вы с Шенном в клуб вместе, и вернулись ли вы вместе, и, вообще, стоит ли он сейчас рядом с тобой?
Я страдальчески вздыхаю, чувствуя дежа-вю: пятнадцать минут я точно также подбирал слова с Брентом, зная, что никого не обману.
— Шенн остался в клубе… встретил там каких-то знакомых… Ну… — мое красноречие меня покидает, я торможу и в конце концов решаю просто заткнуться.
— Как у тебя настроение? — я снова вздыхаю, пытаюсь что-то сказать, но потом резко трясу головой:
— Боже, Мэтти, все хорошо… Лучше расскажи, как у тебя дела? Как Либби?
— Да, в общем-то, ничего особенного, мы просто отдыхаем… Ну что, завтра у тебя?
Я вхожу в ванную в своей спальне и смотрю на себя в зеркало. Жуть какая.
— Джей?
— Извини, Мэтт, я задумался… Да, приезжай с утра — и Томо предупреди, ладно? У меня появилась одна идея… Обсудим…
— Ладно. Я думаю, к полудню будет в самый раз?
— Можно и раньше. Мы… я наверняка встану раньше!
— Зато я, — смеется Мэтт на другом конце провода, — в лучшем случае в одиннадцать очнусь! Ну, пока, Джей!
— До завтра, Мэтти.
— Передавай привет Шенну.
— Если он вернется сегодня…
— Вернется. — Голос Мэтта звучит твердо, почти властно, и я благодарен ему за это: он знает, что я хочу услышать.
— Да. Наверное.
Экран телефона гаснет, я бросаю его из ванной на кровать и возвращаюсь к зеркалу. Медленно раздеваюсь и смотрю на себя, как на какого-то незнакомца. Я чересчур бледный, не брился сегодня, усталые глаза, под ними — синяки. Не знаю, почему, но этот поход в клуб утомил меня больше, чем целый концерт. Стягиваю с себя майку и, глядя на проступающие под кожей ребра, с усмешкой вспоминаю, как Шенн вчера сказал, что если я не начну есть, он перестанет со мной спать. Чтобы его успокоить, мне пришлось проглотить огромную порцию салата… до сих пор противно думать о цветной капусте.
Как только первые капли из душа падают на мою спину, я вздыхаю и расслабляюсь: да, это то, что мне нужно было! Я поворачиваю кран, чтобы сделать максимальный напор, и чувствую, как струи воды почти массируют мою кожу, выбивая из нее накопившуюся усталость. Вода шумит, как целый Ниагарский водопад, но когда я слышу — нет, не слышу, а ощущаю каким-то шестым чувством, — как хлопает входная дверь, я вылетаю из душа в мгновение ока, как есть — мокрый и голый, на ходу завязывая на бедрах белое полотенце. Бегу к двери спальни, хлюпая по ковру, на секунду замираю, прислушиваясь, и, открыв дверь, скатываюсь метеором по лестнице вниз. Перепрыгиваю через две ступеньки, оставляя за собой мокрые следы, чувствуя, что могу поскользнуться, но сердце прыгает в груди, заставляя бежать вниз. Шеннон! Шеннон. Он поднимает голову, сидя на корточках — гладил Люцифера: вот пес-подлиза! — а потом медленно поднимается на ноги. Я замираю на пред-предпоследней ступеньке и вдруг чувствую себя самым кретинистым кретином всех четырех fucking континентов и всех пяти fucking стран. Видок у меня, естественно, тот еще: вода капает с растрепанных волос, я весь мокрый, кожа покрылась пупырышками, на лице — идиотская ухмылка. Шенн еще несколько секунд разглядывает меня молча, а потом улыбка трогает его губы — по ней я легко определяю, что алкоголь уже выветрился из его головы.
— Crazy man, ты простудишься…
Я делаю еще один шаг, опускаюсь еще на одну ступеньку, и трясу головой:
— Ерунда. Если я не простудился в Аризоне весной, хотя все концерты был мокрым, как мышь, то уж дома…
— А про закон подлости ничего не слышал?.. — он снова улыбается и медленно стягивает с себя куртку. Мы смотрим в глаза друг другу, и почему-то замолкаем.
Я вдруг словно вижу нас со стороны, откуда-то сверху… Посмотрите на нас! Мы прожили целую вечность вместе, мы ссорились, хлопали дверями, заводили подружек друг другу назло, мы боялись и скрывались, мы пытались начать «нормальную жизнь» — жизнь без брата-с-которым-у-тебя-не-братские-отношения. Мы много раз, лживо пряча глаза за темными очками, приторно-счастливым голосом рассказывали друг другу о том, что «с Дженни у меня, кажется, все серьезно». Миллионы раз мы доказывали друг другу, что «так продолжаться не может», мы бесконечно мучили друг друга и еще больше страдали сами, отдаляясь… Посмотрите на нас сейчас! На Шенна, оставившего в клубе целую стриптиз-группу, согласную с ним переспать, и примчавшегося домой… ко мне… Он улыбается мне, а в глазах — свет, ради которого стоит прожить еще много жизней. На меня, едва не сломавшего шею на лестнице, бежавшего, чтобы удостовериться, что мой брат вернулся, мокрого и голого, похожего на только что родившегося крысеныша. Я смотрю на Шенна и думаю только об одном…
Я делаю еще один шаг вперед, Шенн кладет руку на перила лестницы… И уже через мгновение мы целуемся так, что эти гребаные ковбои с Горбатой Горы удавились бы с зависти. Я прижимаюсь к Шенну всем телом, оставляя на его черной майке мокрые разводы, жадно вдыхаю смесь чужого парфюма и сигаретного дыма, пропитавшую его волосы, нежно кусаю его нижнюю губу, трусь своей однодневной щетиной об его двухдневную. Он обнимает меня за талию, с силой прижимая к себе, а другой рукой мягко отводит с моего лица мокрые локоны, с которых все еще капает вода. Проходит целая вечность, прежде чем мы отстраняемся друг от друга. Шенн хрипло говорит, сжимая мою руку в своей:
— Мне нужен душ… я весь пропах какой-то гадостью в этом клубе.
— Да?.. А я и не заметил… — мурлычу я, все еще не отпуская его взгляд.
— А тебе — фен! Пойдем, высуши волосы, я не хочу, чтобы ты заболел.
— А я хочу. Тогда тебе придется заваривать мне травяной чай с медом, возиться со мной целыми днями, помогать принимать ванну… — я мечтательно закатываю глаза и начинаю нести всякую чушь. Шенн саркастически хмыкает:
— Ага, и что, интересно, из этого списка я и так не делаю?
Мы поднимаемся по лестнице, моя рука в ладони Шенна, поэтому я не имею ничего против того, что мы идем страшно медленно.
Позже я нагло таращусь на него в прозрачной душевой кабинке. Шенн сунул мне в руки фен и приказал высушить волосы у зеркала, а сам залез под душ, который я так и не выключил. Я не смотрюсь в зеркало, просто держу шумящий фен над головой, и после этой процедуры у меня наверняка будет дичайшая прическа, но мне все равно. Я смотрю на Шенна. Шеннимала. На его мускулистую спину с Map of the World между лопатками, на его руки, быстро и решительно намыливающие волосы нашим шампунем, на его мощный затылок, который всегда вселял в меня какую-то уверенность… Он выключает воду и быстро поворачивается — я не успеваю отреагировать, поэтому его взгляд застает меня тупо смотрящим на него с открытым ртом. Фен жужжит куда-то в сторону, мои волосы стоят дыбом.
— Great hair, man! — смеется он и берет большое синее полотенце. — Послушай, ты сегодня был не очень-то осторожным…
— О чем это ты? — Я с трудом концентрируюсь на словах Шенна, пока он растирается полотенцем. — В клубе я…
— Да нет, я про интервью! — Шенн просто смотрит на меня из-под полуопущенных ресниц, и до меня доходит, что он имеет в виду. Да, наверное, было глупо ТАК обнимать брата — притом, что вокруг была целая куча фанатов плюс фотограф радио плюс журналисты и ди-джеи. Я опускаю глаза и отворачиваюсь к зеркалу, включая фен: я не хочу об этом говорить. Настроение сразу падает…
— Джей… мы это уже проходили… тысячу раз… — его голос слишком мягкий, слишком нежный — в моем горле застревает комок, поэтому когда я начинаю говорить, такое ощущение, что я уже плачу.
— Я знаю, я все знаю, Шенн… Просто я чертовски устал. Иногда мне хочется просто взять и… поцеловать тебя при всех. Не для того, чтобы кого-то шокировать, просто чтобы не было причин притворяться и прятаться…
— Fuck, bro, не вздумай!
— Боишься? — шиплю я, не поднимая глаз, зная, что неправ, просто из злости, которая не относится к Шенну.
— Нет. — Его голос совсем рядом, прямо за моей спиной, я даже чувствую на коже его дыхание. Он сохраняет спокойствие, хотя я знаю, что эти разговоры его бесят, всегда бесили. — Просто когда из-за нашей тайны погибнет твоя карьера и группа, ты же сам меня возненавидишь! Или нашу… любовь. — Последнее слово дается Шенну с трудом, оно выходит грустным — слишком многое мы пережили из-за этих четырех букв, которые так часто произносятся без повода.
Шеннон обнимает меня сзади, кладет одну руку на грудь, другую — на живот, прижимается ко мне всем телом, и я рвано вздыхаю, поднимаю голову. Наши взгляды встречаются в зеркале: мой — какой-то отчаянный, и его — утешающий. Я смотрю прямо в его карие кошачьи глаза и чуть ли не по слогам произношу:
— Никогда. — Мне хочется добавить: Ты с ума сошел, раз думаешь, что я смогу тебя ненавидеть,но я молчу, видя, как темнеют глаза моего брата. Нам не нужны лишние слова, и, возможно, вообще никакие слова.
Он утыкается лицом в мою шею, осторожно целует ее, очень мягко — когда он так делает, я просто с ума схожу. Я бросаю фен в корзину с грязным бельем, потому что не хочу сейчас выскальзывать из объятий Шенна ради того, чтобы положить эту жужжащую дрянь на столик, и мычу от удовольствия. Я хочу повернуться, но Шенн не позволяет — он продолжает целовать мою шею, прикасается губами к подбородку сбоку… Его руки медленно скользят по моему торсу — я наблюдаю за их траекторией в зеркале, и вряд ли можно представить себе что-то более соблазнительное, чем Его руки на Моем теле. Шенн замечает мой взгляд и посылает мне дьявольскую улыбочку, а потом ловко развязывает узел полотенца на моих бедрах и отбрасывает его. Я лихорадочно прижимаюсь к нему задницей, но видя, что он не торопиться, цежу сквозь сжатые зубы:
— Если ты не трахнешь меня прямо сейчас, я выйду в таком виде на улицу и найду кого-нибудь порезвее! Например, того симпатичного полицейского, который патрулирует наш район…
Шеннон притворно рычит и впивается в мои губы собственническим поцелуем. Это наша маленькая игра — одна из тысячи, но и одна из моих любимых. Через мгновение он уже швыряет меня на кровать и… вдруг останавливается. Я недоуменно смотрю на него, с ужасом соображая: ну что на этот раз?!
— Ты не задернул шторы.
Ты не задернул шторы, и если эти fucking папарацци проберутся к дому, им останется только достать свои фотоаппараты — уж «голое» окно в спальне Джареда Лето они не пропустят!
Шенн почти встает, чтобы задернуть шторы, но я дергаю его за плечи, так, что он почти падает на меня.
— Не трогай, пусть… остаются так. — Я возбужденно смотрю на Шенна.
— Малыш, если…
— Я знаю. Но это как русская рулетка; если нас застукают, значит, это судьба. Как ходьба по натянутому канату…
— У меня такое чувство, что в последнее время ты слишком увлекаешься игрой в русскую рулетку, Джей… — Шенн еще сомневается и тревожно поглядывает на окно. Я обхватываю его ногами, выгибаюсь, притягиваю к себе, целую; он упирается еще некоторое время, но потом сдается, бормоча:
— Чертов эквилибрист…
Я тихо смеюсь ему в ухо, а потом замираю, когда Шенн переворачивает меня на живот и нежно проводит рукой по спине, успокаивая и возбуждая одновременно. Я не хочу двигаться, не хочу ничего говорить, мне нужно только одно: чтобы ОН был со мной, чтобы ОН был во мне… Свет из ванной падает большим пятном на нашу кровать, подцвечивая ее желтоватым оттенком, и рука Шенна кажется загорелой, когда он кладет ладонь на мою, и мы переплетаем пальцы, сжимаем их, впиваемся ногтями в кровать… точно также, как переплетены наши тела…
***
Когда я просыпаюсь, на часах полпервого дня — и солнечный свет заливает всю комнату, я один в постели, а где-то на краю вселенной слышны голоса. Тихий и мягкий — Мэтта, отрывистый — Томо, низкий — Шенна. Я не представляю, как я мог столько проспать, это на меня совершенно не похоже. Я быстро принимаю душ, кое-как расчесываюсь (на голове все равно гнездо), чищу зубы и выхожу из спальни в одних стареньких джинсах, босиком. На лестнице я вспоминаю сегодняшнюю ночь, и после этого уже не могу прогнать с лица улыбку. Когда я вхожу на кухню, Мэтт внимательно смотрит на меня и тоже начинает улыбаться, а Томо насмешливо присвистывает:
— О, неужели я дожил до дня, когда ты встал позже всех?
Я бросаю в него тостом, выдернутом из горки на тарелке, и, дождавшись возмущенного возгласа, смеюсь:
— И тебе доброе утро!
Шеннон сидит боком ко мне на высоком стуле, тоже голый по пояс; я едва удерживаюсь от приставаний, но, проходя мимо, наклоняюсь и быстро прикасаюсь губами к его плечу. Потом сажусь на стул рядом с ним… совсем рядом… наши колени прижаты друг к другу, наши локти то и дело сталкиваются, за столом полно места, но, черт побери, как же хорошо… Я делаю глоток сока, а потом закрываю глаза и произношу свою маленькую мантру.
Господи, я знаю, что я ублюдок и извращенец, я знаю, что ты мне и так много дал… но не мог бы ты сделать так, чтобы ТАК было всегда? Пусть каждое утро будет именно таким… ну, или лучше… хотя вряд ли ты со своей мелочностью позволишь нам быть еще счастливее, но все же… Это все, чего я хочу от тебя, правда!
— Эй, Джей, о чем задумался? — голос Шенна приятным дополнением проникает в мои мысли. Я лучезарно улыбаюсь и открываю глаза. Парни смотрят на меня с недоумением, а Шенн тут же отвечает на мою улыбку.
— Об одной песне, помните, я вам рассказывал про свою идею?.. Так вот…