Название: Shut in

Автор: Reno

E-mail: jared-leto@mail.ru

Пейринг: Шеннон/Джаред, Мэтт/Джаред, намёки на Шеннон/Томо

Жанр: slash, angst, romance

Рейтинг: NC-17

Примечания: упомянутый тест взят из журнала Psychology

Предупреждения: присутствует Мэтт Воктер; возможный ОСС; относительная туманность; не имею представления, есть ли у Мэтта братья или сёстры; странный конец – здесь уж ничего не поделать; возможны случаи специфической логики или её отсутствия =)

От автора: большой размер – это уже моя больная тема. Всем, кто выдержит это испытание – отдельная благодарность! =) Это НЕ является очередной попыткой объяснить уход Мэтта. Это просто рассказ о том, что история, так или иначе, развивается по спирали, как бы мы ни старались что-то изменить. Надеюсь, вам удастся собрать все события воедино. Спасибо за внимание!

 

 

 

 

Для вас понятие «эмоция» может быть синонимом слова:

А. «интуиция»

Б. «возбуждение»

В. «разрушение»

Г. «демонстрация»

- Пожалуй, первое... Хотя и не слишком уверен – в равной степени может означать и третье.

Эмоция – интуиция. Эмоция – разрушение. Какое странное сочетание.

- Нет времени на это. Я спешу.

- Шенн, всего минута, - проговорил Мэтт, прекрасно понимая, что друг почти на пределе из-за этих дурацких вопросов теста, обнаруженного в одном из бесплатных изданий, что пачками раскладываются недобросовестными почтовыми служащими по переполненным ящикам. – Последний вопрос – и ты свободен как птица!

Старший Лето недовольно поморщился: четверть часа назад он должен был покинуть студию, чтобы добраться до дома по воспалённому вечернему проспекту, страдающему от переизбытка маленьких злобных автомобилей, владельцы которых не собирались церемониться друг с другом. Взаимная ненависть. Неподдельная и почти неосознанная. Выросшая из раздражения и усталости. Сервированная вместе с нездоровым возбуждением и досадой. Такие сильные чувства, что стоит лишь объединить всех этих людей –  осветить можно будет весь Лос-Анджелес. Мы склонны затрачивать столь много энергии, бурно выражая и недовольство, и радость. Любой почувствует себя опустошённым, выпитым до дна, иссушённым...

Вот какое испытание предстояло пройти Шеннону, и ему действительно требовалось морально подготовиться, чтобы выиграть в битве за свободную полосу шириной в полтора метра, которая приведёт его к дому. Необходимо отдохнуть.

- Вас поразила любовь с первого взгляда. И теперь вы:

А. боитесь, что любовь вас измучает

Б. больше не боитесь почти ничего

В. боитесь, что вас будут любить меньше, чем любите вы

Г. боитесь гормональной бури

- Чего? – недоверчиво протянул Шеннон, услышав последний вариант. – Что за чушь ты читаешь?

- Бесплатные гороскопы, объявления, анекдоты, - пожал плечами Мэтт. – Ты обещал помочь. Как бы ответил Джаред?

- Тот пункт с гормонами отпадает сразу, - уверил его старший Лето, усмехнувшись. – Думаю, он боится, что новая привязанность опустошит его, поэтому обведи букву А. И я, наконец, отправлюсь домой.

- Ты ведь собирался к брату? – Мэтта заинтересовал следующий вопрос, но высказать мысль вслух он не решился.

- Ммда, - протянул старший Лето. – Надеюсь, я смогу добраться туда в целости и сохранности.

- Удачи.

Невнятное мычание в ответ.

Если бы вы вновь встретили вашу любовь спустя несколько лет после того, как с ней расстались, вы бы:

А. взволновались

Б. почувствовали любопытство

В. смутились

Г. были довольны

Воктер сосредоточенно нахмурился, пытаясь представить себя на месте Джареда, только вот ничего из этого не вышло. Сам бы он, возможно, переволновался, но младший Лето...

Наверное, ни один из вариантов не подошёл бы для того, чтобы описать состояние отчуждённости и равнодушия. Все эти выдуманные безвестным псевдопсихологом ответы предполагали, так или иначе, определённую степень заинтересованности опрашиваемого в бывшей пассии. Джей вряд ли жертвовал хоть ничтожным фрагментом собственной души, чтобы хранить воспоминания. Для собственного же блага он лишал себя и боли, и переживаний, лишал своё сердце необходимой тренировки, терапии страдания, которая требуется любому человеку, дабы улучшить защиту сознания, научиться преодолевать сложности.

Старший Лето остановился у двери, облокотившись о стену, пристально наблюдая за другом, выражение лица которого полностью отражало внутреннее состояние: неясная пока тревога, сомнения и разного рода догадки.

- Надумал подкатить к нему – предупреждаю сразу, - устало прикрыл глаза Шенн. – Джей временами хуже, чем Снежная Королева. Ему порой почти ничего не стоит заморозить тебя, разбить, сломать. Осторожней.

Мэтт вздрогнул. Взглянул на старшего Лето с недоумением и тревогой. Нет. Покуда ему требовалось узнать Джареда немного получше.

- Ты поймёшь, насколько он заперт изнутри, - немного печальная улыбка. – Он вовсе не лишён эмоций, просто скрывает и страх, и радость. И, кстати, время не ждёт.

Старший Лето покинул помещение, кивнув вместо обычного дружеского прощания. Воктер вздохнул, пролистывая несколько страниц в поисках результатов теста. Погрешность предположительно составила значительный процент, учитывая то, что ни он сам, ни Шенн не смогли бы ответить на все вопросы предельно точно.

«Вы очень эмоциональны. Парализующий страх, беспредельная любовь, смущение из-за ерунды... Вы легковозбудимы. Почему бы и нет? Но если вы принимаете эмоции, к которым привыкли, то новое переживание, застав вас врасплох, может выбить из колеи. Вам необходимы ободряющее участие и доверие других, они дают вам силы направлять в нужное русло эмоции, которые вас обуревают...»

 

- Когда тебе будет двадцать, ощущение пропасти между вами исчезнет, - успокаивающе проговорила Констанс, стоило лишь Шенну упомянуть о своей недавней ссоре с братом. – В подростковом возрасте это чувствует гораздо сильнее, поверь мне. Четырнадцать и пятнадцать – совершенно не одно и то же. Сейчас сложно осознать это, ведь всего год назад тебе было столько же, сколько и Джареду, и отчего-то ты думаешь, что был разумнее, сдержаннее... Ведь, правда?

Шеннон пожал плечами, не желая признавать очевидный факт. Глядя на брата, он всё время старался понять, как же вышло, что они совсем разные. Джей – ему сложно усидеть на месте, в школе учителя жалуются на его непослушание, а старший Лето – образец для подражания. Быть авторитетом – обычно и обыденно, принять тот факт, что брат никогда не успокоится – странно, но мама призывала сына быть терпимее, снисходительнее. Шенн старался, только вот не всегда получалось. Его спокойствие и потребность в равновесии и балансе внутреннего и внешнего миров разбивались о неуёмную энергичность и эмоциональность Джареда. И порой эта разница темпераментов была по истине невыносимой.

- Ты ведь добрый, - улыбнувшись, проговорила Констанс, - я знаю, и твой брат чувствует это, будь уверен. Когда-нибудь Джаред оценит тебя и твоё отношение к нему. А ссора – увидишь, вы помиритесь в скором времени, ведь так всегда и бывает.

- Я дома! – этот голос, слишком звонкий пока, ещё не начавший ломаться, был подобен ультразвуку – и у Шеннона снова заболела голова. – Привет.

Он возник в дверном проёме, застыв на границе между коридором и кухней. Нерешительно посмотрел на брата, стараясь понять, продолжается ли война, или уже можно объявить перемирие. Шеннон вздохнул, поднимаясь на ноги, бросая на мать усталый взгляд, но Констанс кивнула, возвращаясь к грязным тарелкам и ложкам, заполнившим раковину. Джаред – улыбка до ушей – бросился к брату, повиснув у того на шее, прижимая к себе с такой неожиданной силой, что старший Лето удивлённо выдохнул, пытаясь устоять на ногах, но это оказалось весьма проблематично, особенно в тот момент, когда губы брата на миг прижались к его собственным, неумело и, впрочем, ни на что не претендуя, а в голубых глазах сверкнул озорной огонёк.

- Какого чёрта, Джей! – чуть оттолкнул младшего Лето Шеннон, улыбка вышла вымученной, наверное.

Констанс с тревогой выглянула из-за холодильника, едва не выронив овальное фарфоровое блюдо:

– Что случилось, мальчики?

Джей помотал головой, отступил на шаг, закусив нижнюю губу.

Шеннон пребывал в замешательстве, надеясь, что всё разрешиться как-нибудь само собой, а они сейчас отправятся в гостиную и посмотрят интересный фильм, добытый в прокате.

- Я просто, - легкомысленно пожал плечами Джаред. – видел сегодня Джерри Сандерса и Николь Шерри, они целовались за гаражами у школы. И как им было не противно!

Старший Лето старался выглядеть серьёзным.

- И подумал – неужели это и вправду так мерзко, как кажется, - Джаред был сама непосредственность – пожалуй, только он мог вести себя так, что вопрос «Мама, а Бог женат?» в шесть часов утра казался нормой.

- И что, выяснил? – решился, наконец, спросить Шеннон, невольно вспомнив о происшествии. Сухость губ, пожалуй, была одним из доминирующих ощущений. Чуть обветренные и тёплые, совершенно обычные. Шеннон пожал плечами. Если бы он закрыл глаза в тот миг, то, пожалуй, не смог бы отличить этот поцелуй от любого другого, пережитого им, и это почему-то беспокоило. Словно лёгкое прикосновение было самым заурядным, повседневно – будничным. Хотя Шенн не привык ещё относиться к подобным вещам, как к неотъемлемой части чего-то гораздо более грандиозного, он смутно ощущал, что ему совсем не было неприятно. Кажется, даже наоборот, но ведь многие девочки в школе предлагали ему нечто подобное, и в этом не было ничего шокирующего. Но Джей...

- Ага, - радостно кивнул брат. – Оказалось, не так уж это и плохо, только выглядело всё равно по-идиотски. Как будто кто-то намазал им губы клеем.

Он покачал головой, недоумевая, что же Джерри и Николь могли найти в столь странном занятии. Шеннон усмехнулся, машинально пригладив ладонью вихры брата, и вздохнул. Всё-таки Джаред – это уникальность в чистом виде. Необъяснимо и непостижимо. А что будет, когда он станет расспрашивать старшего Лето про секс?

 

- Эй, большой брат, - протянул младший Лето, отчаявшись дождаться ответа. – Ты заснул?

Шеннон пробормотал что-то невнятно, встряхнув головой. Пиво странно действовало на его мозг, смешиваясь с усталым теплом и остатками напряжения. Простояв в пробке чуть больше получаса, он выехал на дорогу, ведущую к пригородам Лос-Анджелеса, радуясь тому, что ещё легко отделался.

- Просто замотался, - проговорил он тихо, прикрыв на миг глаза. – Сегодня привезли новые барабаны для выступления, так эти грузчики чуть не поломали всю аппаратуру, готов был убить их!

- Ого, вот она – истинная сущность Шеннона Лето, - поддразнил его брат, улыбнувшись. Он вздохнул неопределённо, откинувшись на спинку дивана, запрокинув голову так, что бугорок кадыка отчётливо проступил под кожей.

- А на что ты потратил весь день? – поинтересовался Шенн, стараясь, чтобы его голос не звучал так устало. – В студии ты не появлялся.

- Ненавижу всю эту суету с ремонтом и погрузкой, - признался Джей. – Чувствую себя потерянным и ненужным. Да и вряд ли я могу сравниться по силам с двухметровым верзилой, способным разломать мою гитару двумя пальцами.

Шеннон усмехнулся.

- Я прекрасно помню о твоём отношении к подобного рода вещам, - пробормотал он, удивляясь самому себе. Он давно обещал себе, что не станет использовать этот тип интонаций – низкий, шершавый шёпот, который наждаком царапает горло – чтобы не провоцировать лишний раз. – Но в этот раз было гораздо лучше, чем в обыкновенный переезд. Всё, что нам оставалось – это следить за тем, чтобы ни одна гитарная струна не стала своего рода сувениром. Только вот бас Мэтта немного пострадал – колки сбили, и пришлось настраивать всё заново. Воктер расстроился.

Джаред покачал головой:

- Так похоже на него. Вместо того чтобы потребовать плату за ущерб, он впал в уныние. Нельзя позволять эмоциям управлять твоим сознанием.

- Он единственный в своём роде, - возразил Шенн. – Таких людей я ещё не встречал.

- Но это слабость, - отмахнулся младший Лето. – И это не для меня.

Его брат вздохнул, задумавшись. Ему порой казалось, что именно он виноват в подобной позиции Джея. Когда-то давно его раздражала эмоциональность брата, теперь же его пугал трезвый взгляд младшего Лето на жизнь. Джей принимал вещи так сухо, так странно и равнодушно, что становилось не по себе. Но, как ни странно, он выбрал подобную позицию сам.

 

- Я ненавижу переезды, - шёпотом признался Джаред, заворачиваясь в простыню. Кровать была узкой для них обоих, но выбирать не приходилось. – Меня бесит, что здесь так холодно и пусто, и на окнах нет занавесок, поэтому кажется, будто они вымазаны чёрной краской.

Шеннон хмыкнул, отмечая витиеватость фразы.

- Маме, наверное, тоже страшно, - пробормотал младший брат в полусне. – Ведь у неё нет тебя.

Он всегда устраивался так, что их ноги путались в покрывале, пальцы рук переплетались, словно они прирастали друг к другу, но возможность подобного единения возникала лишь в подобные нестабильные периоды, когда привычные вещи покидали свои тёплые места, сваленные в грузовик, мёртвые, перевёрнутые вверх дном, уезжали в ночь и неизвестность нового дома. Констанс не желала привыкать к людям и городам, она не смела привязываться к тому, что всё равно рано или поздно ушло бы из её жизни. Половину всех этих старых стульев и полок можно было бы смело выкинуть, так что нового места проживания достигали лишь избранные – по крайней мере, в этом случае. В следующий же раз даже эти фавориты сдавали позиции. В данный момент Джаред и Шеннон делили единственную кровать, оставшуюся в доме. Мать спала в соседней комнате.

- Мне так тепло, - пробормотал Джаред. – Мне хорошо, хотя я точно знаю, что утром, когда я снова увижу клочья пыли в углах, тёмные пятна на стенах, снова станет тоскливо. Так что буду наслаждаться моментом.

Пятнадцать лет, подумал Шеннон. Ведь ему всего пятнадцать.

Он чуть вздрогнул, почувствовав, как руки брата обвили его талию.

- Джей, - хочется предупредить, попросить не делать так, объяснить, хотя ведь всё равно не поймёт... Как бы он не старался быть рассудительным и по-житейски мудрым, настолько равнодушным был он по отношению к правилам и запретам. И ничего, кроме ссоры, из этого бы не вышло.

- Не должно быть так, - пробормотал Шеннон. – Ты не должен думать, что это нормально.

Джаред вздохнул во сне, ещё сильнее вцепившись в брата.

Ему пятнадцать, но он не желает отпускать кого бы то ни было. И эмоции – столь важная часть его жизни, что движет им, управляет им, подчиняет его всецело. Стоит лишь только сказать «нет», как его глаза наполняются слезами, отчего радужка становится синей, как жаркое летнее небо. Шеннону было бы трудно определить границы.

 

- Знаешь, почему он мне нравится? – осторожно спросил старший Лето, коротко взглянув на брата.

Тот пожал плечами в своей обычной манере «давай, удиви меня», и Шеннон решил продолжить.

- Он так похож на тебя самого в детстве.

Эта фраза – провокация, повод начать войну и ядерная бомба сознания, старшему Лето это прекрасно известно. Но в то же время – это и возможность расшевелить брата, заставить его вспомнить прошлое, задуматься, может быть.

- Нет, - отрицание. Легко отвергать то, что тебе невыгодно. – Я был совсем другим.

Шеннон понимающе улыбнулся. У него самого порой случались приступы невероятного упрямства. Но ведь это было правдой – Мэтт Воктер, человек, лишённый хитинового панциря отчуждения, был мягок и добр. И, пожалуй, достаточно эмоционален и раним для того, чтобы быть претендентом на роль «похожего на пятнадцатилетнего младшего Лето». Но раз Джаред не желает слушать...

- Однажды и он закроется, однажды и он поймёт, - пробормотал Джаред, кажется, с каплей обиды в голосе. – Невозможно продираться сквозь жизнь, не имея брони.

Он сам так захотел, но на это были свои причины.

 

- Раз, два, три, четыре, - Шеннон следил по часам, хотя понимал, что это несусветная глупость. – Чёрт, Джей, ты не продержался и пятнадцати секунд. Слабак.

Младший Лето выглядел уязвлённым.

- Ты предлагаешь мне не дышать полминуты лишь ради того, чтобы научиться целоваться? – скептически поморщился он. – Отчего-то у меня создаётся впечатление, что всё это – одна большая подстава.

Шеннон демонстративно закатил глаза.

- Не хочешь – не мучай себя.

Джаред неопределённо дёрнул плечом, пребывая в нерешительности.

- Но ведь это почти невозможно, - пробормотал он, нахмурившись. – Это, чёрт побери, нереально, Шенн. Скажи, ну, в чём здесь секрет?

- В адреналине, - усмехнулся Шеннон. – Всё дело в нём. Не стоит мучить собственную подушку в надежде научиться делать всё правильно. Заработаешь себе головокружение от недостатка воздуха, ничего более, бро.

Джей склонил голову набок. Любопытство терзало его, и он, ведомый этим чувством, не смог сдержать улыбки лишь при мысли о том, каким будет результат.

- Найди себе подружку, Джей, - проговорил старший Лето. – Ты сможешь преодолеть трудности с дыханием, всё выйдет само собой. Позволь этому чувству управлять тобой.

Джаред качнул головой в сомнении. Ему не было дела до какой-то там абстрактной девушки, ему хотелось понять, как это работает, когда в голове туман, в голове мрак, и тело действует на одних только инстинктах, и в крови взрыв, так что сопротивляться нет смысла.

- Ты вырастешь с этим, начиная робко, осторожно, и со временем осознаешь суть происходящего. И, знаешь, ведь это так чертовски приятно, - почти шёпотом, на самой грани между голосом и шелестом осенних листьев, ленивая вибрация голосовых связок с неосознанной обаятельной хрипотцой. – Это непередаваемо, и поэтому я не хочу рассказывать, иначе выйдет, как с тем фильмом, который ты так и не досмотрел до конца – и только из-за того, что я по глупости сболтнул, что все герои вымрут, как мухи.

- Раз, два, три...

- Это бесполезно, - покачал головой Шеннон, чувствуя, как першит в горле от собственных интонаций. – Тебе нужен живой человек, только в этом случае сработает, а сейчас... Ты просто теряешь время.

Повтор. Это определённо был полнейший дубляж ощущений – и сухая теплота мягких губ, и невольная неопытность, за которую, тем не менее, не было стыдно, ведь столь мягкое прикосновение не смогло бы причинить действительно ощутимой боли.

Вот что значит – потерять голову. Потерять руки, ноги, всё своё тело, лишь бы отдаться ощущению целиком и полностью. Мозги сгорают, как стоваттные лампочки в сумрачных коридорах панельных домов. Там темно, там крысы и жуть в пыльных, затянутых паутиной углах и закутках у мусоропровода, но где бы они сейчас не находились, в какую бы дыру не привезла их Констанс со своим более чем странным понятием «дом, который не должен пожирать индивидуальность человека», неуютные комнаты с отстающим линолеумом и пожелтевшими от времени обоями, узкими грязноватыми окнами и протёртыми до дыр половиками не в силах были бы изменить ход событий.

Джаред простонал невнятно, не открывая глаз, когда язык брата коснулся его собственного всего лишь на краткий миг, чтобы затем исчезнуть столь же неожиданно и, казалось бы, безвозвратно. Младшему Лето отчаянно хотелось почувствовать влажное прикосновение ещё раз, чтобы разобраться в себе, расставить всё по местам, изучить и понять, отчего же лишь одна секунда, напоминающая вспышку молнии, заставила его тело гореть невиданным пламенем, адским пламенем, неумолимым, неукротимым. И было так плевать на воздух, так плевать на весь тот кислород, что требовался сердцу, мозгу, потому что ни лёгких, ни вен у него больше не было – всё его существо было поглощено одним лишь поцелуем. Он жил одним лишь поцелуем. Он был одним лишь поцелуем – и ничем более, даже если подобное существование заключается лишь в недолговечности единственной капли слюны, осевшей на губах.

- Джаред, - этот стон вовсе не полон безграничного удовольствия. Это стон боли, стон отчаяния, хрип умирающего животного. – Чёрт возьми, зачем же ты делаешь это со мной?!

Это не крик, полный злобы или досады, это как признание. Признание собственной слабости, несдержанности. Утрата контроля, пожалуй. А ещё – что-то среднее между намерением заехать кулаком в глаз и желанием повторить всё.

В мамином зеркале, что примостилось на комоде, в той его стороне, что увеличивает так нелепо, отражаются беспомощные голубые глаза и распухшие, до неприличия красные губы. Это лишь карикатура, ведь зеркало кривое. На самом деле реальность вполне обычна и пропорциональна.

 

- Он хороший парень, - Шеннон попытался устроить всё так, чтобы фраза звучала достаточно убедительно для брата, но тот лишь замер на миг, кажется, не собираясь реагировать. – Я хочу, чтобы вы подружились.

Взгляд в ответ острый, как кухонный нож, тесак для резки мяса. Джаред порой пытается шинковать салат, почти отрезая себе пальцы. На самом деле это не так удивительно. Хотя он давно научился запирать себя изнутри, но там, в тёмной комнате за дверью в его душе томится ребёнок, которого он отверг уже слишком давно. И этот паренёк – обижен и обеспокоен, ему совсем не хватает внимания, и от этого он чувствует себя несчастным. Только вот само ощущение – грусть, печаль – чуждо, неинтересно и незнакомо. Но иногда ребёнок пытается заявить о себе единственно известным для него способом – удариться головой о полку, порезать ладонь о тёрку, обжечься совсем немного – и тогда обязательно найдётся человек, который примет ответственное тщательно обдуманное решение позаботиться о Джее хотя бы некоторое время, недостаточное для ребёнка, вполне подходящее младшему Лето.

- Незачем, - лаконично и сухо. – Мне это вовсе не нужно, я хочу отдохнуть от отношений.

У него были интрижки и романы. И поцелуи вдруг стали чем-то слишком обыденным, вопрос о нехватке воздуха отпал сам собой. Приторно до горечи.

- Вот ведь странная штука, Шенн, - голос Джареда чуть дрогнул, как в один из тех моментов, когда высказываешь всё, что накипело, но от волнения во рту пересыхает, сознание даёт осечку, и пальцам нужно хоть какое-нибудь самое ничтожное занятие, потому что без спасительной волшебной палочки простого карандаша они начинают машинально и нервно теребить край футболки, растягивая ткань, испытывая на прочность. – Когда мне было не больше семнадцати, я отчего-то был твёрдо уверен в одном: всю жизнь можно любить лишь одного человека. И все странные истории типа «он обожал её, но не мог быть с ней, поэтому женился на другой» казались мне наиболее абсурдными. Я задавался вопросом: как это возможно? Является ли это спасением, решением проблемы, является ли это правдой?

Шеннон ощущал, что не в праве сейчас перебивать. Это была исповедь. Своего рода откровение. Что-то подобное давно должно было произойти.

- И спустя некоторое время я вдруг понял – о, да, бро. Я осознал, что мои мечты – это бредни идеалиста. Я понял, что это возможно, это так возможно, что даже немного больно – быть с теми, кого на самом деле никогда и не ценил, не уважал вовсе. В этом грёбаном мире всё возможно, теперь я знаю. И вот сейчас ты снова пытаешься подарить мне кого-то вместо себя. В прошлый раз это была Камерон, кажется? И малышка Скарлетт... А теперь Мэтт. Странный выбор, Шенн. Воктер – он...

- Тот, кто тебе нужен, - отрезал старший Лето, надеясь, что ссора не перерастёт в скандал мирового масштаба. – Если бы ты мог увидеть себя со стороны, ты согласился бы, что невозможно существовать так всю оставшуюся жизнь.

- Как? – прошептал Джаред, прекрасно зная ответ. Временами он чувствовал себя зверем, загнанным в крошечную клетку, металлические прутья которой давят, лишают воздуха.

- Ты отказываешь себе в возможности жить по-настоящему, - серьёзно ответил Шеннон. – Я лишь пытаюсь помочь тебе.

Горькая усмешка в ответ. Это так бессмысленно – притворяться всепонимающим.

 

Среди сексуальных фантазий вы предпочитаете фантазии о:

А. доминировании

Б.  ревности

В. романтике

Г. повиновении

- Всё предельно ясно – ты остаёшься, я – ухожу, - Шеннон старался убедить себя в том, что всё действительно настолько просто: сейчас он покинет эту чёртову комнату, выйдет на грязную лестничную площадку, где сможет выкурить пару сигарет и подумать. О чём-то важном? Возможно. А, может быть, о том, чтобы не спалить себе пальцы и вовремя растоптать остатки тлеющего фильтра, оставив этот свежий трупик среди десятков себе подобных вперемешку с плевками и пылью. А после можно будет и поразмыслить над проблемами мирового масштаба.

Если никто до сих пор не придумал, как замедлить развитие парникового эффекта, так какого лешего именно ему предстоит сказать Джареду, что в шестнадцать пора бы начать интересоваться девочками, а не собственным братом, который сейчас готов сквозь землю провалиться? Уж лучше бы кто-нибудь спросил его, Шенна, как излечить людей от СПИДа и рака. И существует ли единственно верный способ избавиться от привычки стрелять сигареты при первой же возможности?

Ему, пожалуй, следовало бы выставить пограничные войска намного раньше, чтобы предотвратить случившееся, только вот это отчего-то казалось самой абсурдной, самой вздорной мыслью за последние четверть часа. Нет смысла жалеть о том, чего нельзя изменить, но разбираться с последствиями всё равно придётся. И здесь не поможет даже Констанс – она-то уж точно последняя, кому Шеннон рассказал бы о произошедшем, ни к чему хорошему это не привело бы. Ждать помощи неоткуда, значит, с проблемой голода в странах третьего мира придётся разбираться самостоятельно. Как, впрочем, и с ликвидацией остатков ядерного оружия, нашествием саранчи и инфляцией. Его маленький мир рушится, гниёт изнутри и, кажется, меняется совершенно не в ту сторону, как бы того хотел старший Лето. Ему нужен спасительный глоток никотина, и мысль о том, что экологическая катастрофа неизбежна, сейчас уже даже не беспокоит.

Дверь чуть приоткрылась, выпуская мягкое тепло квартиры наружу, и Шеннон вздрогнул.

- Тебе не нужно решать, - проговорил Джаред, проскальзывая сквозь образовавшуюся щель. – Я сам всё...

- Нет, - мягко, но решительно. Старший Лето поймал себя на мысли, что порой так тяжело отказываться от чего-то, особенно, желанного и, как оказалось, лучшего, что вообще может быть, но делать это приходится, приходится, чёрт побери, иначе мир разлетится на куски, Солнце станет сверхновой, Вселенная остановит своё развитие.

- Ты относишься к вещам слишком серьёзно, - и вроде бы звучит убедительно, только не правда это, не правда!

- Видишь? – кончик сигареты тлеет в сумерках лестничной площадки, яркой точкой обжигает роговицу, и Джаред слегка неуверенно кивает. – Я думал, это – лишь игра. Считал, что отказаться от такой вот тонкой бумажной трубочки с табаком более чем легко, и не понимал, почему же эти люди, которые страдают грёбаным раком лёгких, не бросают курить. Не так это просто оказалось, Джей, сейчас мне нужно это, но когда-то – придёт такой момент, я знаю, я не смогу отложить зажигалку, не смогу выбросить эту гадость в первую же урну на углу.

- Я не играю, - возразил младший Лето. – Я слишком взрослый, чтобы так играть.

Шеннон замер, в который раз осознав, что брат гораздо более сложен, чем кажется на первый взгляд. Поставьте его в ряд с остальными парнями его возраста в одинаковых джинсовых куртках, наденьте на всех тёмные очки – ход мыслей выдаст его всё равно. И даже сейчас это так неизбежно.

- Я не могу, - усмехнулся старший Лето, хотя в данный момент весело ему вовсе не было. – Я просто, чёрт бы тебя побрал, не могу! Это приведёт к тому, что я сойду с ума. Так ведь не должно быть?

Джаред отрицательно качнул головой.

- Я чувствую, что это путь в никуда.

- Бесперспективно, - по слогам выговорил брат, пожав плечами. Вычитал в энциклопедии?

- Ага, - пробормотал старший Лето, пребывая в замешательстве. – Я слишком слаб для того, чтобы пройти испытание.

- Какое? – чистой воды притворство. Младший Лето всегда был крайне понятлив.

- Испытание тобой.

 

Женщина (мужчина) вашей жизни пришла (пришёл) домой в пять часов утра. Уже восемь вечера - и по-прежнему никаких объяснений.

А. Вы предлагаете обсудить ситуацию спокойно

Б. Вы начинаете всё крушить, если она (он) будет и дальше молчать

В. Вы чувствуете себя ужасно несчастным

Г. Вы выходите из себя и засыпаете её (его) вопросами.

Единственный раз Камерон могла наблюдать Джареда Джозефа Лето, пребывающего в ярости, и, честно говоря, эта картина доставляла ей удовольствие. Не было ещё такого дня, когда недовольство её парня было выражено иначе, чем холодным, замораживающим молчанием. Отсутствие эмоций. Только отчуждение – без очевидных ссор и объяснений. Но сегодня Кэм, кажется, повезло – она всё-таки дождалась полноценной и весьма бурной реакции. Месяцы безоблачно-натянутых отношений остались позади, и теперь у девушки был отличнейший повод разорвать все те тонкие нити, что опутали её и Джареда, но сперва следовало бы насладиться шоу.

Как же органично вписывался он в эту картину всеобщего хаоса и беспорядка – перевёрнутые стулья, фотография в рамке с разбитым стеклом, поникшие занавески. Словно это была естественная среда его обитания – перманентный ураган, который крушит всё на своём пути, и Камерон не могла заставить себя отвести взгляд: таким притягательным он ещё никогда не выглядел. Поправка. Напоминание: это ссора, Кэм, не воплощение эротических фантазий! И Джаред сейчас вовсе не жаждет поцелуев, скорее всего, ему хочется разбить ещё что-нибудь. Ради такого зрелища стоило пофлиртовать с Лео на съемочной площадке. Наверное, ничто не смогло бы выбить младшего Лето из колеи настолько серьёзно, как измена. Даже намёка на неё было вполне достаточно, чтобы Джей мгновенно завёлся.

Камерон прекрасно осознавала: она могла быть мерзкой, неугомонной, приставучей, капризной и совершенно неуправляемой – Джаред терпел. Привитая с детства снисходительность не была тому причиной, Кэм знала это. У Лето был старший брат, и подобная роль терпеливого товарища куда больше подошла бы Шеннону, но никак не Джареду. Поэтому источник столь поразительного самоконтроля следовало искать в другом. Проведя своё собственное меленькое исследование – расследование, девушка пришла к выводу, что лишь внутренняя природная эмоциональность Джареда, сходная с её собственной энергичностью, роднила их, притягивала друг к другу родственные души, непонятые и непринятые многими. Только вот Джаред отчего-то совершенно не жаждал проявить себя, словно старательно запирая себя на замок, их отношения были ровными до зубовного скрежета, и в один прекрасный день Камерон не выдержала. Ей отчаянно захотелось разнообразия, сцены, ссоры, драки – чего угодно, лишь бы снова почувствовать себя живой. Провокация. Это было, пожалуй, вовсе не плохой идеей, но младший Лето шутки не оценил. Он и раньше недолюбливал ДиКаприо, теперь же, кажется, возненавидел его ещё больше, а вместе с ним и свою подругу, которая осмелела настолько, что поцеловала Лео, объяснив собственный поступок потребностью репетировать сложную сцену.

- Чёртова сучка, - да Камерон могла бы поклясться, что никогда и ничего подобного её парень себе не позволял. Он был немного не от мира сего, чуть отстранён, чуть насмешлив, но совсем не груб, не нахален. Именно в тот момент ей пришло в голову, что соломинка рано или поздно сломает спину верблюду.

Забавно было наблюдать за открытым для удара, беспомощным в своей злости Джаредом. Забавно и немного обидно. Ведь для того чтобы убедить его выплеснуть эмоции, показать истинную сущность, потребовалось обмануть, уколоть, причинить боль. Как прощальный фейерверк – этот скандал. Ничего больше не будет, ничему, что исправило бы ситуацию, не суждено случиться. Этот барьер непреодолим – стена между ними, теперь Камерон поняла это окончательно. Пожалуй, она вовсе не та, с кем Джаред мог бы быть искренним, поэтому расставание – как глоток свежего воздуха.

- Я не хочу тебя больше! – младший Лето выкрикнул это, окончательно потеряв контроль. – Чёрт, я вообще не думаю, что действительно испытывал какие-то чувства по отношению к тебе!!

Камерон чуть вздрогнула, поочерёдно кидая вещи в кожаный, напоминающий широко раскрытую пасть чемодан. Ей, кажется, уже не было дела до того, помнутся ли дорогие блузки от Маноло, придавленные босоножками от Гуччи, но было что-то иронично-символичное в этом беспорядке модных вещей, в этом беспорядке мыслей и ошмётках недавно ещё живых отношений.

Последнее, о чём подумала Камерон, покидая некогда гостеприимный дом, было до ужаса отвлечённым обрывком реальности: уж лучше бы Джаред переехал к ней, уж лучше бы он собирал сейчас вещи в волнении и гневе. Наверное, тогда всем его шарфам от неизвестных дизайнеров досталось бы по полной программе.

Единственный дом, единственная дверь, и такое знакомоё: «Кто там?», голос усталый, низкий, мягкий. И тот факт, что осталось всего полчаса до исключительно абсолютной полуночи, отступает, прячется в сумраке теней на задворках сознания, потому что сейчас нужно лекарство, покой и немного коротких, ни к чему не приводящих разговоров, обрывочных фраз, которые на миг застывают в воздухе, опадая медленно, рассыпаясь на слоги и буквы.

- Можно я побуду у тебя немного?

Джаред больше не замкнут, нет, он спокоен и расслаблен, он растворён. В этом воздухе, в этом запахе – едва уловимом, но таком знакомом запахе дома. С облегчением вздохнув, он проходит по тёмному коридору туда, где неяркий свет настольной лампы так уверенно вычерчивает жёлтовато-уютный круг около дивана. Вот и его обычное место, оно всегда было здесь, на границе света и тени, на границе тепла и холода, когда после каждой нелепой и бессмысленной ссоры неимоверное желание обрести себя возникает внутри, иглой прошивая сознание. Нет лучшего места для осуществления мечты. Нет человека, с которым можно быть ещё более открытым.

 

- Вообще-то, он многим нравится, - задумчиво проговорил Шеннон, бросив на Мэтта непонятный для того взгляд.

Воктер пожал плечами.

- Что, намекаешь, что из-за повышенной конкуренции мне придётся записаться в очередь шестьсот девяносто пятым по счёту?

Старший Лето улыбнулся.

- Тогда уж ты точно не сдвинешься с мёртвой точки.

Джаред устроился в кресле на балконе, разложив на коленях огромную Карту мира, пытаясь выбрать место для съёмок следующего клипа. Его неожиданный кашель заставил Шенна и Мэтта вздрогнуть от неожиданности.

- Ветрено, - немного отрешённо заметил гитарист. – Твой брат простудится.

- Возможно, - кивнул старший Лето. – Но в этом случае именно у тебя есть повод нарушить его неуютное уединение и предложить тёплый шарф, плед или куртку. Проще не придумаешь.

Мэтт нахмурился, внимательно следя взглядом за другом, пытаясь понять, когда и где он успел перейти границы между дельными советами и откровенным сводничеством.

- Создаётся впечатление, - с подозрением протянул Воктер, - что найти пару Джареду стало твоей навязчивой идеей. Он не так давно расстался с Камерон, девушкой, на которого готов был жениться, а сейчас... Ты словно его личный психиатр, спешно подыскивающий подходящую и весьма щадящую терапию для пациента. Не кажется тебе, Шенн, что ты слишком торопишься?

Брови старшего Лето поползли вверх, когда он, поднявшись с углового дивана, стянул через голову свитер.

- Возьми, - бросил он Воктеру. – Он никогда не женится, Мэтт, это абсурд. Джей просто не создан для подобной жизни. Ему необходимы внимание и забота – это так, но быть открытой книгой для случайных людей – никогда. Сможешь разгадать его – окажешься на вершине мира.

Мэтт мог бы поклясться, что с того дня, когда они вместе пытались ответить на вопросы злополучного теста, Шеннон неуловимо изменился. Словно задумал что-то гораздо более серьёзное, чем обыкновенная попытка запереть брата и Воктера в одной комнате без света и возможности выбраться. Кстати, это было хотя бы отчасти забавно, чего нельзя сказать о недвусмысленных намёках со стороны барабанщика, его замечаниях и странных, чётко дозированных порциях информации о младшем Лето, который, как оказалось, был гораздо глубже и запутаннее, чем Мэтт мог себе вообразить.

Машинально поймав кофту, ощущая остаточное тепло человеческого тела, Воктер с сомнением посмотрел на друга, который лишь кивнул, прежде чем покинуть комнату. Добравшись до балконной двери, гитарист осторожно нажал ручку, надеясь, что предательский скрип петель не помешает ему почувствовать свежесть весеннего вечера, может быть, поговорить с младшим Лето, если тот не слишком занят.

- Привет, - несколько неуверенно пробормотал Мэтт, улыбаясь столь искренне и открыто, что у любого возникло бы непреодолимое желание улыбнуться в ответ.

Джаред бросил на него короткий взгляд, возвращаясь к карте. Он был уверен, что Азия с её утончённой культурой и своеобразной философией будет наиболее подходящим местом для съёмок. Пряная сладость, пожалуй, и скрытый смысл высказываний, Восточная мудрость и сильнейшее различие во взглядах на мир. Ему нравилось, сидя в кресле на балконе, мысленно представлять кадры будущего клипа, где красный и золотой стали бы основными цветами: закатное небо и последние лучи уходящего солнца.

И Мэтт.

На фоне пагод и маленьких храмов.

Так или иначе, он всё равно будет там, вместе со всей их командой, так что разумно вплести мысли о нём в общую картину, представшую на миг перед глазами, прямо сейчас.

- Здесь прохладно, - заметил гитарист, несколько смущённый отстранённым молчанием Джареда. – Вот.

Чёрный свитер – явно не его. Это кофта брата, который, кажется, уже успел покинуть студию. Возможно, где-нибудь внизу он пил кофе с Томо, или же стоял в пробке на проспекте, надеясь вернуться домой не позже одиннадцати... Рядом был лишь Воктер, этот парень, к которому младший Лето всё ещё относился с равнодушием. И всё-таки именно Мэтту в голову пришла мысль позаботиться о Джареде. От осознания этого немного потеплело на душе.

- Держи, - в ответ немного настороженный взгляд лесного зверька, который впервые встретился с людьми на одной из вьющихся, словно нить, лесных тропинок, не имея представления о врождённой жестокости и стремлении к разрушению, обманчивой доброте и равнодушной пустоте представителей данного класса. Маленький бельчонок готов доверять, ведь ему протягивают такой вкусный на первый взгляд хлебный мякиш, и не может даже вообразить себе он, что значит быть пойманным, заточённым в клетку, запертым изнутри и снаружи. Наслаждается моментом – вот оно – настоящее счастье!

Подумав, Джаред всё-таки пришёл к выводу, что простыть как раз перед началом тура – не самая хорошая идея, и натянул свитер, стараясь не обращать внимания на уколы шерстяных нитей, выправил футболку и снова устроился в кресле, притянув колени к груди.

- Китай, Мэтт? – осведомился он так неожиданно, что Воктер не сразу сообразил, о чём идёт речь. – Как думаешь?

- Идеально, - улыбнулся тот, прислонившись к перилам: внизу кипел вечерний город, только-только пробудившийся для своей насыщенной ночной жизни.

Украдкой взглянув на гитариста сквозь пряди длинной чёлки, Джаред осторожно прижался щекой к чёрному рукаву кофты, вдыхая знакомый запах. Табак и пот, и стылое тепло, и выхлопные газы, и пыль, и океан, и, пожалуй, намёк на присутствие...

Смешанные чувства, непонятные. Здесь нет брата, на балконе – лишь Мэттью Воктер, не имеющий ничего общего с Шенноном Лето, кроме работы и призвания. И это действительно сбивает с толку.

 

- Чёрт, - было тесно, темно и казалось, что воздуха не хватает.

- Это моя вина, - проговорил Шеннон, находящийся по другую сторону «баррикад». – Замок заело, прости, Джей. Придётся подождать мастера по ремонту.

Этот маленький закуток, предназначенный для хранения оборудования, старых гитар, испорченных микрофонов и прочего мусора, при отсутствии света казался ещё меньше, а окон – даже узких, маленьких – проектом запланировано не было.

- Прорвёмся, - сказали справа под аккомпанемент столкнувшихся в неравной битве старых тарелок старшего Лето. Новые привезли не так давно, поэтому распрощаться с прежними брат ещё не успел.

- Шеннон, - испуганно пробормотал Джей, прижавшись к двери – единственному ориентиру в этой плотной словно суфле темноте.

- Я позвоню в ту контору ещё раз, - успокаивающе. – Попрошу, чтобы они поторопились.

Шаги, постепенно удаляющиеся, и, наконец, тишина.

- Замечательно, - тяжело обронил младший Лето, надеясь, что Мэтта ещё не сожрали какие-нибудь адские твари, вылепленные из этого окружающего мрака. Этакий hand-made, хотя всё равно страшно.

- Не унывай, - это звучит, чёрт побери, так литературно – книжно, словно фразы «не загружайся», «не заморачивайся» и «грёбаные электрики!» внезапно утратили своё сленгово – смысловое значение и великую цель служить нуждам разговорной речи. – Кто-нибудь вытащит нас в течение, по крайней мере, двух часов.

И это поддержка? Дружба? Что это вообще?

- Два часа, - голос Джареда звучал почти весело, - Всего-то чёртовы сто двадцать минут в удушающей тьме. Дела...

- Это так...

- ...бессмысленно, - резко оборвал Мэтта младший Лето. – Теряем время, сходим с ума, ждём, когда подключат электричество...

- Ты можешь подумать, - тихо проговорил Воктер. – Разве можно найти ещё более подходящее для подобного занятия место? Ничто не отвлекает сознание от процесса, ни ярких цветов, ни суеты, ни хаоса.

- Сложно, - возразил Джаред. – Стоит только наметить точку в этой темноте, пусть лишь воображаемую, как мозг рождает образы, размытые пятна, что расцветают перед глазами подобно цветкам.

- Четверть часа – и готова новая песня, - подколол его Мэтт. – Ты и во сне пишешь стихи?

Тишина вместо ответа, кажется, Джей принял решение молчать и ждать перемен. Басист улыбнулся, чувствуя себя человеком, который пытается дышать под водой: темнота оседала на коже и волосах, стягивая, сковывая.

Комната – это картонка, обклеенная чёрной бумагой, и, кажется, такого понятия, как расстояние, здесь просто не существует. Границ больше нет, и пространство бесконечно настолько, что разум отказывается понимать и принимать новые только что выдуманные законы. Наверное, именно поэтому столкновение неизбежно.

- Мэтт? – они путаются, спотыкаются о ноги друг друга и почти падают, но одна из, казалось бы, безвозвратно утраченных стен неожиданно предлагает помощь и поддержку в столь сложном деле «как разойтись без ущерба здоровью в пространстве в четыре квадратных метра».

- Джей, теперь вправо, - в темноте легко перепутать стороны света и собственные руки, поэтому парни налетают друг на друга вновь, и Воктер готов поспорить, что в этот раз без шишек и ссадин не обошлось. – Нет! Чёрт...

Тишина, которую разбивает тихий смех, становясь с каждой минутой всё громче и заразительнее.

Басист замер, допустив на миг мысль, что в тот момент, когда замок зажал в стальных челюстях ключ, а электрикам прошло в голову отключить свет и заняться проверкой проводки, в комнате был кто-то третий, человек, который теперь смеялся так непривычно громко и искренне, что это было вовсе не похоже на Джареда, по крайней мере, на того младшего Лето, которого знал Мэтт.

- Кажется, я отделался синяками и отбил себе задницу, - неожиданно замолчав, серьёзно проговорил Джей, умело используя дикий контраст для того, чтобы удивить Воктера ещё больше.

Протянув вперёд руку, младший Лето осторожно коснулся рукава толстовки Мэтта, потянув ткань за край.

- Ты ещё здесь? – не вопрос, утверждение. – Ответь.

Мэтт кивнул, не задумываясь о том, что в темноте его жест совершенно бесполезен, и шагнул чуть ближе, устроив руки на плечах Джареда. Тот вздохнул, чувствуя, как тепло просачивается медленно сквозь ткань рубашки, словно дождевая вода через специальный походный угольный фильтр. Почти единение – но всего на миг.

- Не волнуйся, Джей, я вытащу тебя, - Шеннон, похоже, раздобыл где-то инструменты, намереваясь спасти младшего брата, а заодно и басиста, который сейчас предпочёл бы остаться в ставшей гостеприимной темноте и, может быть, услышать настоящий смех младшего Лето ещё раз.

 

Мэтт Воктер часто жалел о том, что у него не было ни братьев, ни сестёр. Иногда, будучи невольным свидетелем проявления родственных чувств, он испытывал своего рода умиление, задумываясь о том, каким бы братом мог быть он. Человек – тот, в чьих жилах течёт кровь, по составу сходная с таковой у всех людей, но более всего напоминающая твою собственную – это возможность быть рядом, прикасаться, делиться мыслями и оставаться по-своему заботливым. Учиться терпению и пониманию – по мере сил. Принимать совершенно определённую сторону в споре – как правило. Естественное отсутствие преград. Особая близость, равной которой нет и не будет. По сравнению с отношениями между детьми и родителями связь братьев и сестёр гораздо глубже, прочнее и обоснованнее. Противопоставление. Борьба двое на двое. Справедливость. Это и есть семья, в которой каждый в праве, вернувшись под вечер, получить свою собственную порцию внимания и яркую искру душевного тепла. Идеально. И поэтому не слишком убедительно.

Нет.

Братья и сёстры – это утешение в моменты, когда мир рушится, мир скалит зубы и норовит втоптать в грязь. В такой ситуации родители обычно принимают сторону, противоположную той, что близка их детям. Что, если подумать, уже никого не волнует: составляющие тандемов гораздо более заинтересованы друг в друге, чем в предмете спора.

Мэтт видел это, чувствовал. Даже на многочисленных фотографиях их команды Шеннон и Джаред были чуть ближе друг к другу, что мгновенно бросалось в глаза. Каждый мог бы ощутить незримую связь, прочную нить, стальной отрезок проволоки, связывающий их. Синие и карие – в их глазах блеск, в их глазах безграничная решимость, но между ними есть и свои различия.

Ты внимательно изучаешь снимок и в какой-то краткий момент замечаешь, что защита и потребность в заботе – полюса их собственного Земного шара. Роли. Они играют в добровольно выбранном спектакле и, надо сказать, достаточно убедительно для того, чтобы органично вписываться в окружающую реальность. И это действительно правда – то, что они сплетают пальцы, когда дают интервью, сидя за длинным, накрытым скатертью столом. С противоположной стороны невозможно увидеть хоть что-то, находясь совсем рядом, по правую руку от Джареда или Шеннона, нельзя не понять, насколько сильна эта взаимоподдержка.

Это решение проблемы, ведь лучше всё равно не будет, Мэтт знал. Среди родственников только кузины, пожалуй, могли бы претендовать на роль самых близких и родных, но пользоваться случаем они не спешили. Не имея возможности заботиться и защищать, Воктер украдкой наблюдал за братьями Лето, отделяя их собственные ритуалы и традиции, символы и особые словечки, понятные лишь им двоим, от обыденности и взаимоотношений с окружающими. Не было занятия более интересного, чем раскрывать их тайны, разгадывать загадки, получая взамен ощущение присутствия, ощущение участия и вовлечённости. Своеобразный способ борьбы с одиночеством. Притвориться предметом первой необходимости в мире, выдуманном другими, созданном, выстроенным, обеспеченным своими законами и правилами.

- Я не люблю, когда день так пуст и бессмыслен, словно все эти минуты и часы были бесцеремонно свалены в грязное мусорное ведро.

Шеннон усмехнулся: он почти привык к подобным выходкам брата - на того порой находило странное вдохновение, благодаря которому, пожалуй, он и был способен творить.

Это был четверг – обыкновенная мечта бездельника и лентяя, день, который был примечателен лишь тем, что работники звукозаписывающей кампании устроили забастовку, требуя повышения заработной платы, поэтому с репетицией и записью сингла ничего не вышло: Джаред был раздосадован. Честно говоря, басиста несколько насторожила столь спокойная реакция друга на события, которые в любой другой день привели бы к невероятнейшему скандалу, сравнимому по масштабам разве что с нашествием разъярённой саранчи на фермерские поля Канзаса. Но затем Воктер понял, что младший Лето в конце концов поддался всеобщим настроениям, отказавшись от попыток срочно предпринять что-нибудь и исправить ситуацию, и всё его размытое и бутафорское недовольство выразилось лишь в паре крепких слов в адрес начальства. Впрочем, Джей был даже рад возможности провести немного времени с братом. Мэтт застал их оккупировавшими студийный диван: пока Шеннон листал журнал, Джаред прилёг, устроив голову на коленях старшего Лето, задумчиво разглядывая его сосредоточенное лицо.

- Ты что, вычитал там о решении всех глобальных проблем человечества? – шутливо поинтересовался он, пока Мэтт, затаив дыхание, наблюдал за тем, как пальцы Шенна машинально перебирают тёмные, чуть вьющиеся пряди волос. Старший Лето имел на то право, и для окружающих это не должно было бы выглядеть странно, но... Воктер мог бы поклясться, что ничего более естественного и предосудительного одновременно он не видел. Ему неимоверно захотелось ворваться в комнату, разбить эту мягкую тишину, рассказать забавную историю, рассмеяться, нарушить уединение любым способом. Мэтт покачал головой, улыбнувшись. До чего же странные мысли приходят порой в голову!

- Нет, - пожал плечами старший Лето. – Всего лишь увидел фотографию ударной установки Ludwig. Хотелось бы мне сыграть на такой...

- Давай купим, - легкомысленно проговорил Джаред, чуть повернув голову, прижавшись лбом к боку Шеннона, усмехнувшись, закрыл глаза, протянув руку, чтобы проверить, боится ли его брат щекотки.

Старший Лето вздрогнул от неожиданности, засмеялся, оттолкнув Джареда от себя, едва не спихнув того с дивана, но вовремя спохватившись. В следующий же миг старший Лето зажал плечи брата в стальных тисках тренированных рук, лишив Джареда возможности вырваться и даже пошевелиться, наклонившись так, что расстояние между ними сократилось до минимума, и Мэтт невольно почувствовал себя лишним, хотя и спасительные сумерки коридора скрывали его от посторонних глаз.

- Шенн, - пробормотал младший Лето чуть смущённо, не зная точно, как ему следует реагировать на эти крепкие, очень крепкие объятия. – Не надо.

Вздох.

Это лишь очарование момента, и сейчас всё пройдёт. Старший Лето разомкнёт круг, отпустив брата, вернётся к журналу.

- Есть отличная стереосистема, - несколько отрешённо проговорил он. – Солидные басы.

Младший Лето окинул его пристальным взглядом, надеясь обнаружить признаки растерянности или неловкости, но брат был спокоен и собран – словно перед прыжком в ледяную воду. Не напряжён – нет! – просто предельно сосредоточен.

Стереосистема для того, чтобы проигрывать саундтрек к жизни.

 

Когда вы любите и любимы, то разногласия с ним (с ней) означают для вас:

А. волнения

Б. досаду

В. препятствие

Г. незначительное неудобство

Мэтт задумчиво погрыз кончик карандаша. Для него любая ссора была почти катастрофой, ощущение  подросткового возраста «всё пропало» возвращалось раз за разом. Наверное, именно поэтому Воктер всегда старался избегать скандалов, предпочитая найти хотя бы неявный компромисс, нелогичное, но срабатывающее завершение ссоры, слова, за которыми уже не последует обвинений и жалоб. Получалось не всегда. Глядя на Джареда, рвущего струны гитары, Шеннона, избивающего барабаны, басист в очередной раз убеждался в том, что ни с одним из них подобный фокус не прошёл бы. С младшим Лето, по крайней мере, точно. Никто не любит скандалить, но многих легко заставить вскипятить собственную кровь так, чтобы запала хватило на весьма долгий период времени. Пожалуй, Джей принадлежал именно к этой категории людей. В его голубых глазах загоралось тёмное пламя, в них отражалось предгрозовое небо, и Мэтту хотелось бы научиться справляться с детским бессильным страхом перед стихией. В этом случае спокойная ореховая зелень глаз старшего Лето была как нельзя кстати, усмиряя огонь, становясь свого рода укрытием от проливного дождя, грома и молний. Наверное, поэтому они чаще всего были вместе – как оголённый провод и предохранитель. Сгореть могли бы оба, но высокое напряжение привязанности и доверия спаивало их без чьей-либо помощи в единое целое.

- Если бы у нас были отношения, - протянул Мэтт, не обращаясь ни к кому конкретно, хотя Шеннон, который был здесь, в комнате, забравшись на подоконник, внимательно изучал ударную партию одной из песен, - то после первой же ссоры всё закончилось бы...

Старший Лето усмехнулся:

- Почему это?

- Я никогда не пришёл бы мириться первым, а Джаред... Он слишком горд, чтобы перешагнуть через собственные принципы.

Шенн с трудом подавил смешок:

- И это всё? В этом твоя причина? Сколько же романов у тебя было за всю жизнь? Хотя, нет, другой вопрос, длились ли отношения дольше пары недель?

Мэтт задумался.

- Конечно, - проговорил он, наконец, впрочем, не спеша комментировать собственный ответ.

- Не говори мне, что не было ни ссор, ни скандалов, за которыми последовало бы выяснение отношений и, как завершающий аккорд – примирение. Не поверю.

- Да нет же, были!

- Замечательно, - кивнул старший Лето. – Тогда и волноваться не о чём.

- Джаред – это нечто совершенно другое.

- Джаред – тоже человек. Он бывает странным, но не более того. И, конечно же, он умеет прощать. Хотя есть вещи, которые ранят его сильнее прочих. Измена, например, или ложь, но бывает ложь во спасение...

- Тяжело, - вздохнул Воктер. – Мне будет тяжело, да и ему тоже. Кажется, ничего у нас не выйдет.

Шеннон нахмурился.

- Чёрт побери, но ведь ты даже и не пытался особо! Джей знает, что на свете существует множество людей, которые хотят его, грезят о нём, мечтают, но ему нет до них дела. Важны те, кто рядом, а ссоры и скандалы – неизбежные подводные камни жизни, думать о которых надо лишь в одном случае: чтобы не совершать подобных ошибок в будущем.

- Но стоит лишь мне представить его раздражённым, злым, как становится страшно...

Старший Лето вздохнул. Он знал брата разным – и многогранным тоже. И в каждом состоянии Джареда были и положительные моменты. В ссоре – предвкушение примирения, в усталости – сонная улыбка перед сном, в досаде – последующее расслабление и спокойствие. За каждым событием скрывается ещё одно – реакция, последствие или же просто очередная стеклянная бусина на прочной нейлоновой нитке времени. Словно чётки, и стоит лишь перекинуть один шарик, как очередь дойдёт и до следующего, нужно только немного подождать.

- Шутки разума, - пробормотал Шенн. – Ты сам накручиваешь себя. Это всё равно, что ждать, когда рак разъест твои лёгкие, хотя пока ты даже и курить не пробовал. Ты просто видишь, как это делают другие, и в один прекрасный момент тебе приходит в голову мысль: если вдохнуть этот обжигающе – горький дым, почувствовать, как он пожирает слизистую, пропитывает лёгкие, то затем, лет через десять, можно будет умереть в мире, невыносимом кашле и спокойствии. Это глупо и неразумно.

Мэтт чуть улыбнулся.

- Ссора – естественный процесс корректировки. Привыкание. Хотя Джей, конечно, крепкий орешек, не так уж просто заставить его отказаться от собственных привычек и причуд. Но попытаться-то следует.

Басист в сомнении качнул головой:

- Вдруг не получится...

- Послушай, - нетерпеливо перебил его Шеннон, - меня уже бесит эта твоя нерешительность! Хватит лезть ко мне с расспросами, пойди и скажи что-нибудь Джареду, уверен, ему сейчас немного одиноко, раз уж он пьёт кофе в кафе, что на первом этаже, без меня.

- Может быть, он стремится к этому.

- Поверь мне, нет, - проговорил старший Лето. – Ему нужен собеседник. Он отчаянно нуждается в заботе.

- Тогда почему бы тебе не...

- Потому что это роль для тебя, - неожиданная жёсткость. – Иди.

Мэтт кивнул, направившись к двери, захватив по пути куртку.

- Я не могу, - прошептал Шенн, когда друг покинул студию. – Мне жаль, Мэтт, не я не имею права давать надежду, которая на самом деле лишь выдуманная, туманная и никому не нужная.

 

- Шеннон меня бросил, - усмехнувшись, проговорил Джаред, вовсе не претендуя на роль «бедного родственника». Скорее, подумалось Мэтту, он выглядел достаточно довольным и почти безмятежным для обычного весеннего вечера, столь похожего на прочие. – Он уехал, сославшись на неотложное дело... Хм, кажется, он с кем-то познакомился.

Озорной блеск в глазах, смешавшийся неразделимо с отражённым светом фонарей.

- Надеешься добраться до дома пешком? – осторожно поинтересовался Воктер, мысленно прикинув расстояние: внушительно.

- Пожалуй. Придётся идти всю ночь без пищи и воды, - глубоко засунув руки в карманы, проговорил младший Лето так, что непонятно было, серьёзен ли он или просто шутит. – Я совсем не устал, а бессонница – не лучший способ провести время. Уж лучше прогуляюсь. А ты? На метро?

Кажется, в Европе минимальное расстояние, определяющее личное пространство каждого, составляет сорок пять сантиметров. Если представить на миг вагон подземной железной дороги в час пик в начале девятого, то мысль о бесполезности правил приличия возникнет непременно. Мэтт улыбнулся, подумав о лос-анджелесском метро, хотя в США с принципом «stay away from me» всё было гораздо проще. Любой большой город – это гигантский котёл, в котором варятся миллионы людей, и избежать невольных прикосновений и столкновений почти невозможно. И вот теперь он, Мэтт Воктер, готов спуститься в катакомбы по живой ленте эскалатора, чтобы слиться с толпой, добровольно лишив себя свежего спокойного воздуха и компании младшего Лето лишь для того, чтобы попасть домой на час раньше. Глупость.

- Раз уж я басист известной группы, то возьму такси, - стараясь звучать как можно более убедительно, проговорил он. – Комфорт и быстрая доставка.

Молчание. Достигнув перекрёстка, они, не раздумывая, перешли на другую сторону тихой, пустынной улицы, где остановились почти одновременно.

- Такси? – протянул Джаред, прежде чем расхохотаться, так что эхо отразилось от стен ближайших домов, вторя ему.

Мэтт не мог не улыбаться. Ему нравилось наблюдать за тем, как младший Лето смеётся, чуть запрокинув голову. Ему нравилось ощущать себя частью этого вечера. В какой-то миг он перестал быть случайным человеком.

- Такси, - покачал головой Джаред. – Не сори деньгами, Воктер, тебе это не идёт.

Усмехнувшись, он направился вниз по улице, так что Мэтт был вынужден последовать за ним. Ему не хотелось возражать или возмущаться. Замечания младшего Лето порой были колкими и ироничными, но стоило лишь признать тот факт, что шутить по-другому Джаред просто не умел, как всё становилось на свои места, и басист был готов принять правила этой игры.

- В метро не так весело, - задумчиво проговорил младший Лето, чьё настроение менялось слишком часто, чтобы пытаться уследить за ним. – Там сейчас сущий ад.

Мэтт усмехнулся. Ему хотелось признаться – прямо сейчас – что пройтись по вечерним улицам для него было бы наилучшим вариантом из всех предложенных, и в этом случае возникало неоспоримое преимущество – возможность поговорить с Джаредом, возможность выслушать его.

- В метро не так весело, - повторил младший Лето рассеянно. – Так ты со мной?

Воктер кивнул, ускорив шаг, чтобы догнать Джея, отмеряя равные куски влажного после дождя асфальта, маслянисто блестевшего в свете фонарей.

Они шли вместе, хотя младшему Лето, кажется, вовсе не важно было, один ли он или же рядом находится человек, которому он не безразличен. Немного отстранённый, Джей пребывал в своём собственном состоянии, разгадать которое у Мэтта, пожалуй, не вышло бы и за добрый десяток лет. Порой, пытаясь представить себе, что значит быть Джаредом Лето, он подолгу смотрел на пламя, пылающее в камине маленькой гостиной, машинально размышляя о вещах столь отвлечённых и незначительных, что после сомнения в собственных умственных способностях не оставляли его.

- Привет, парни, - Мэтт вздрогнул, отметив, что голос таил в себе угрозу. – Одолжите десятку, на выпивку не хватает.

Они появились внезапно, словно вылезли из канализационных люков подобно крысам – район был не слишком благополучным, Воктер мысленно отругал себя за то, что не заметил этого раньше. Джаред чуть нахмурился, проговорив:

- Тебе, кажется, уже и так вполне достаточно. Не стоит насиловать собственное тело.

Мэтт должен был остановить его. Уж лучше расстаться с деньгами, чем с жизнью.

- За советами я бы обратился к своей мамочке, а от тебя мне только деньги надо.

Они были обкурены и обколоты, пожалуй, но некоторым всё ещё удавалось твёрдо стоять на ногах.

- Парни, понимаю, это был тяжёлый день, - пожал плечами младший Лето, - Но сейчас вам следует отправиться по домам и прополоскать свои гнилые мозги, иначе повеселиться больше не удастся. Хотя вы и так сдохнете в скором времени.

Замерли. Немая сцена. В нынешнем состоянии они не были способны адекватно воспринимать конструктивную критику, поэтому их воспалённого коллективного сознания достигли лишь слова «по домам», «гнилые мозги» и «сдохнете», которые не могли бы передать общий смысл сказанного.

- Много слов, друг, - пробормотал кто-то, звякнув кастетом, - гони баксы, иначе разделаем тебя, как рождественскую индейку.

В другой раз это прозвучало бы даже забавно. Но тогда Мэтт отчётливо ощутил, как от страха холодеет затылок. Он не считал себя трусом – никогда, но, будучи одним из двоих против десятка, Воктер вдруг почувствовал, как сердце с силой стукнуло внутри.

- Не узнали, - тихо пробормотал Джаред, так что басист допустил на миг, что ослышался. – Хотя эти «интеллектуалы» вовсе не похожи на людей, которые могли бы слушать мои песни.

- Это вовсе не имеет значения сейчас, - достаточно жёстко проговорил Мэтт, надеясь, что всё закончится хорошо. Однако вот с такими заявлениями младшего Лето ожидать счастливого завершения истории не приходилось.

- А что имеет? – чёрт возьми, болезненная непосредственность! – То, что сейчас нас размажут по стенке?

Он странный, подумал Воктер, слишком странный, чтобы бояться смерти, бояться неизвестности или людей. В «Sin City» кровь была белой, словно извёстка, поэтому совершенно не воспринималась как важнейшая жидкость человеческого организма, скорее, как белила, мел или разведённые в воде густые жирные сливки. В фильмах девяностых стоило лишь всадить пару пуль в злобного пришельца, как он принимался истекать синей жижей, напоминавшей клей. Смещённое восприятие. Иные ориентиры. Кровь – это кровь, красная, с невероятным ярко-металлическим запахом, боль – это боль, с её слезами и крепко стиснутыми зубами. Стоит лишь понятию утратить свои собственные, единственные в своём роде признаки, как оно становится мусором, абсолютнейшим ничем, бесполезным и совершенно ненужным.

Если для человека страх окрашен не в мрачно-коричневый, то он не играет особой роли.

- Это всё, что есть, - проговорил Мэтт, избавив собственные карманы от лишнего груза – полсотни долларов. – И давайте разойдёмся мирно.

Вид денег вовсе не успокоил помойных крыс, скорее, раззадорил их ещё больше, но, учитывая тот факт, что ширнуться им было необходимо прямо сейчас, а желание разбавить дождевую воду луж свежей кровью отошло на второй план, сделать соответствующие выводы было бы не так уж и сложно.

- Держи крепче, - сказал Воктер, обратившись к одному из них, словно говорил с ребёнком, жутким, отвратительным, но несмышлёным, глупым и жалким. В другой раз подобное поведение лишь усугубило бы ситуацию, но сейчас... Это скрытое пренебрежение и мастерски замаскированное отвращение для таких вот неприкаянных - лучшее лекарство.

- Здорово, - проговорил Джаред, когда парни исчезли точно так же стремительно, как и появились. – Талантливо сыграно.

Мэтт окинул его удивлённым взглядом.

- В смысле? – решился уточнить он.

Джаред пожал плечами, собираясь пояснить, но Воктер опередил его.

- А я и не играл. Всё это – сплошная искренность.

 

Чего вы ожидаете от близкого друга (подруги)?

А. независимости

Б. верности

В. привязанности

Г. поддержки

- Чёрный, без сахара, сливок и прочего баловства, - проговорил Джаред с усмешкой, подмигнув Шеннону, который сидел сейчас напротив него, тихо разговаривая по мобильному телефону.

- Отлично, - сказал он, и было бы слишком сложно вывести смысл разговора из этой единственной фразы, поэтому Джаред отбросил идею о том, чтобы разузнать чуть больше о делах старшего Лето.

- Моему брату нравится крепкий кофе, - заговорчески шепнул Джаред официантке, не обращая внимания на выразительный взгляд Шеннона, который, отложив телефон, вздохнул, покачав головой.

- Свидание сорвалось? – поинтересовался младший Лето абсолютно безо всяких задних мыслей.

- Чёрт, нет! И при чём здесь это? – кажется, это был один из дней, когда брат упорно отказывался понимать шутки и реагировать на подколы младшего Лето. Такие дни Джаред не любил. – И что ты там наговорил этой девушке, официантке?

- Рассказал ей о твоих стальных мускулах, - улыбнулся Джей. – Но, честно, ничего больше. Только об этом.

Шеннон нахмурился, пытаясь понять, отчего же именно сегодня его настроение оставляет желать лучшего. Недолгий поиск, минимум затраченных усилий. Это как заноза в сердце – мучает, не отпускает, вынуждает понять и найти решение. Кажется, вчера вечером они хватили лишнего. Похоже, всё было не так круто, как обычно.

- Вопрос, - тактика выбрана – неявное нападение, - что ты вчера сказал Мэтту в клубе? На парне лица не было, а, Джей? Хватит, говорю тебе, бросаться на людей, которые не имеют отношения к твоим собственным проблемам.

- Ха, - хмыкнул младший Лето. – Я вовсе не говорил ничего такого, что могло бы задеть его.

- Но факт остаётся фактом, - старший Лето удивлённо проводил взглядом официантку, которая принесла кофе: девушка подмигнула ему, улыбнувшись. – Хм... так вот, Джей, Мэтт ходил весь вечер как в воду опущенный, и, готов поклясться, его настроение переменилось как раз после нашего с Томо возвращения.

- Может быть, он был расстроен из-за того, что вы так бесцеремонно нарушили созданную им романтическую атмосферу? – пробормотал Джаред, недовольный тем, что допрос продолжался.

- Что?

- Мы там устроили небольшое свидание, - шёпотом проговорил Джаред, кивнув для верности.

Словно он всё ещё был немного пьян.

- Не стоит с этим шутить, Джей.

- Я и не шучу, Шенн. Я лишь рассказываю о том, что произошло. Вы появились как раз в тот момент, когда я понял.

- Понял что? – осторожно поинтересовался старший Лето, надеясь, впрочем, тщетно, что к произошедшему он не имеет никакого отношения.

- Что этот поцелуй с Воктером – мусор по сравнению...

- Ты заставил его? Нет, Джей...

- Я целовал его и понимал – это бред. Абсурд. Ты снова предлагаешь мне тряпичную куклу взамен живого человека – себя самого. Заставляешь любить кого-то ещё. Не понимаешь, что всё это – полное дерьмо. И меня это порядком достало.

- Мэтт – живой человек.

- О, да, он очень милый к тому же, - с досадой. – Но, знаешь, бро, чрезмерная забота порой страшно раздражает. Воктер – это концентрация всего положительного, что только может быть, и мне это вовсе не нравится. Он... он слишком идеальный для меня. Он готов любить меня, спать со мной, иметь меня, но даже грубость в его понимании – это всего лишь слова, а не поступки. Как находиться рядом с человеком, который не видит в тебе недостатков? А я... Всего лишь хочу быть с тобой, чтобы ты орал на меня по утрам, отворачивался от меня, бросал меня, отказывался от меня, вынуждал меня смотреть на тех, кого я ненавижу, был рядом...

- Но ведь и так...

- По-другому! И самое главное – справедливость восторжествует, словно я всё это заслужил, и ведь это действительно так. А ещё – я хочу, чтобы ничто не заставляло меня замыкаться в себе, потому что настоящим я могу быть только с тобой, я знаю слишком давно. Ты видишь меня насквозь и знаешь обо мне всё. Понимаешь, что отвратительное поведение – не вызов, а просьба о помощи. Эксцентрика – лишь защита. Эпатаж – это просто красивое слово. Репутация, стиль, характер – всё выдумано другими людьми, о которых я ничего не знаю. Пожалуй, только упрямство моё собственное.

Наверное, маленькое кафе ещё никогда не видело такого интересного представления.

- Ты сказал, что Мэтт для тебя слишком идеален. Слишком – это лучше, чем недостаточно. С избытком куда легче справиться, чем с его противоположностью.

- Нет. Я не хочу.

- А я не могу. Конец дискуссии.

 

Быть единственным трезвым среди пьяных – невообразимая скука. Даже в том случае, если под первым подразумевается тот, кто выпил лишь пару коктейлей, а все остальные – не меньше десятка стопок водки с тоником. Всё познаётся в сравнении, подумал Мэтт глядя на Джареда, развалившегося на диване в вип – зоне. Что-то новое – таким младшего Лето Воктер ещё не видел, хотя они часто наведывались в клубы в центральной части Лос-Анджелеса. Всё, что позволял себе Джаред – это лёгкий шейк или текилу. На фоне подвыпивших брата и Томо он выглядел вполне адекватным. В этот же раз он устроил всё специально – позволил девушке–бармену уговорить себя, дал Шеннону возможность улыбнуться снисходительно и понимающе, хотя старший Лето, возможно, ничего и не знал о плане брата, который тот только-только начал воплощать в жизнь. Конечно, Мэтт догадался обо всём не сразу, пожалуй, даже слишком поздно, чтобы иметь возможность предпринять что-то. Вопрос был в другом: использовал бы Воктер этот шанс, знай он о подобном? Скорее всего, нет.

Прикрыв глаза, проведя ладонью по велюровой спинке дивана, устроив ноги, обутые в кеды, на подлокотнике, Джаред выдохнул медленно, чуть хрипло, улыбнувшись едва заметно.

- Я так хочу поцеловать тебя, - вырвалось у Мэтта, который за весь вечер заказал лишь один дайкири, в котором алкоголя было ровно столько же, как и в молочном коктейле. Чуть больше тепла на кончиках пальцев, вот, кажется, и всё. Коварный ром в сочетании с лимонным соком захватил власть совершенно незаметно для басиста, и теперь с лёгкостью управлял его сознанием, заставляя говорить такие вещи. Он мог бы готовиться к подобному неделями, репетируя действие с собственным отражением в зеркале в прихожей – лишь для того, чтобы следить за выражением лица и мимикой, пытаясь найти идеально подходящее данной ситуации. Никогда не решился бы он отказаться от моральной подготовки, не смог бы сделать всё так спонтанно – вот то, что Мэтт твердил себе долгое время. Но это ведь бессмысленное сопротивление: взгляд, чуть приоткрытые губы, вид охотника, вид хищника, вид... – Нет, подожди.

- Делай, что хочешь, всё то, что тебе нужно, а твои колебания и смущение – полный бред, пережитки прошлого, от которых пора избавляться, - протянул младший Лето, откинув назад голову. – Если тебе это надо...

Мэтт кивнул, чувствуя, как в голове взрывается мягко и ненавязчиво – граната, заброшенная коктейлем. Кажется, он понемногу сходит с ума

- Представь себе, что я не могу пошевелить ни ногой, ни рукой. Представь... Неужели ты бы отказался от возможности поцеловать меня только потому, что следуешь своим грёбаным правилам, которые лишь причиняют тебе неудобство?

Воктер нахмурился.

- Просто сделай это, - проговорил младший Лето, рассеянно улыбнувшись. – Ты хочешь почувствовать вкус слюны и жар, я знаю. Все этого хотят. Но лишь тебе предоставлен шанс. И, чёрт побери, тебя что, воспитывали монахи – священники? Они запретили тебе думать о мужчинах, как о...

- Замолчи, - попросил его Мэтт, чувствуя, как щёки горят. Может быть, он по ошибке заказал двойной виски, а вовсе не разбавленный соком лайма алкоголь. – И... дело вовсе не в этом.

- Становится интереснее, - бархатистый шёпот – как искушение. – Значит, наш Мэтти вовсе не такой правильный мальчик, каким кажется.

Басист вздохнул, переждав эту атаку, чтобы сосредоточиться.

- Я не могу целовать человека, понимая, что тому вовсе нет дела до меня, моих чувств, мыслей. Я не могу целовать человека, который не доверяет мне. Я не могу... целовать тебя, если ты того не желаешь. Это ведь нечестно.

Приподнявшись на локте, младший Лето окинул Мэтта взглядом, в котором смешались удивление и любопытство и, пожалуй, крошечная капля благодарности, хотя, возможно, её Воктер сам себе придумал, надеясь, что его слова были услышаны.

- Иди сюда, - почти ласково протянул Джаред, вновь улыбнувшись. – Я подарю тебе самый искренний поцелуй из всех тех, что я когда-либо отдавал, заметь, совершенно бескорыстно. Просто уникальный случай.

Мэтт пожал плечами, чтобы не выглядеть уж слишком заинтересованным, и поднялся на ноги, медленно, шаг за шагом преодолевая расстояние от кресла до дивана.

- Не веришь мне, - пробормотал Джаред. – Это так очевидно и совершенно закономерно.

Воктер прикрыл на миг глаза, представив, что это всего лишь сюрреалистический сон, в котором он вдруг сам решает всё, и мысль о том, что кто-то сейчас может разбудить его, казалась почти невыносимой.

Надо спешить.

Если это сон.

То можно и не успеть.

Наклонившись к младшему Лето, Мэтт, встретившись с ним взглядом, замер на миг, надеясь, что его действия не станут причиной ужасной катастрофы, и осторожно коснулся губами уголка его рта, не пытаясь ускорить ход событий, но Джаред оказался куда более нетерпеливым. Мгновенно прижав Воктера к себе, он заставил его углубить поцелуй, открыв эту пропасть чувственных ощущений и борьбы, пропасть озлобленной страсти и жёсткости, так что у Мэтта мгновенно закружилась голова. Горьковатый привкус алкоголя обжёг горло, прошёлся тупым напильником, вырезал неведомые символы на стенке гортани.

Стон. Невнятный и неочевидный, но вполне реальный, как знак того, что даже намёк на насилие может приносить удовольствие.

Горячая ладонь на затылке сжимала, путалась пальцами в волосах, вынуждая быть ещё ближе. Без предупреждения язык Джареда прошёлся по нёбу, пересчитал верхние зубы, коснулся опасного острия клыка...

Видимо, не сон.

Иначе закон мировой подлости уже давно сработал бы.

Пытаясь вдохнуть, Воктер только усугубил собственное положение: растраченные впустую силы канули в неизвестность, не собираясь возвращаться с глотком воздуха, с необходимым мозгу кислородом. Перед глазами поплыли цветные пятна. Если удушье более не характеризуется головокружением и рваной болью в лёгких, то какое же имя дать этому странному состоянию, когда тяжесть тела исчезает так внезапно, реальность уплывает и растворяется?

- Дыши, - приказал Джаред, и его улыбка проступила сквозь туман, как знаменитая ухмылка небезызвестного Чеширского кота. – И скажи мне прямо сейчас: зачем ты это сделал?

Его фраза - всего лишь отсрочка.

- Клубное веселье и сумасбродство, - протянул младший Лето, коснувшись губ кончиком языка. – Даже самые правильные понемногу сходят с ума.

Минута молчания. Надо собраться с мыслями, собрать собственное сознание, как головоломку, чтобы понять суть и срытую суть вопроса.

- Ну, ответь же – тебе это действительно было нужно? Ведь это всего лишь... Не более чем игра, один вечер и единственный миг, в котором нет ничего, кроме похоти и желания – мимолётного, фальшивого, картонного. Жалкое подобие влечения. Ничего действительно примечательного.

Мэтт мог бы ударить его. Дать в глаз, заехать кулаком по лицу, чтобы немного разрядить обстановку, но слабость как одно из последствий поцелуя не позволила бы ему предпринять хоть что-то.

- Веселитесь, парни? – Шенн и Томо вернулись. Воктер точно не знал, куда они исчезали, но сейчас старший Лето, подмигнув, протянул ему бокал с очередным коктейлем.

- Представь, они подожгли его у меня на глазах, - с долей восхищения проговорил он. – И мне пришлось остановить бармена, чтобы он не спалил весь стол. Что за шутки!

Джаред кивнул брату, улыбнувшись. Кажется, ему хотелось бы сейчас подремать или отправиться домой или написать новую песню. Определённо что-то из этого списка. Как удачное завершение бестолкового вечера.

Мэтт усмехнулся собственной доверчивости и глупости. Он мог бы не говорить ничего, не делать ничего, он мог бы быть Королём трезвенников этого чёртового клуба, но сейчас... Ему так отчаянно хотелось напиться, чтобы утром подняться с ужасающей головной болью и не вспоминать о произошедшем. Просто забыть, наслаждаясь ощущением разбитого похмельем тела, даже не думая о том, чтобы собирать осколки.

 

- Ты знаешь, сегодня утром он признался Шенну, что почти ненавидит тебя, - подобная фраза могла бы шокировать любого человека в какой-то степени. В любом случае нас интересует мнение окружающих, как рьяно бы мы не отмахивались, не доказывали себе обратное. – Говорил о том, какой ты раздражающе понимающий.

- Да? Чего-то подобного я ожидал. Но, знаешь, меня это не интересует.

Небо за окном было далеко от весеннего идеала – что-то скучно – свинцовое и совершенно неприемлемое. Фальшивка. Унылое, серое, обсыпанное металлической крошкой, словно пирог кокосовой стружкой с той лишь разницей, что ни вида, ни вкуса это не улучшало. Тёмное небо. Весеннее должно быть отчаянно-голубым,  дерзким и энергичным, а не хмурым и рыхлым.

- Шенн звонил мне пару раз, кажется, у них с Джаредом была какая-то не слишком приятная беседа, он говорил и говорил... Наверное, порядочную сумму денег потратил: операторы мобильной связи в последнее время творят беспредел.

- Думаешь, то, о чём ты мне рассказал, является сенсацией для меня? Меня не волнует, вовсе нет! И в данный момент...

- Прости. Я не хотел испортить тебе настроение, просто думал, что ты знаешь больше меня, - лёгкое недоумение.

- Мне жаль, Томо, но я не скажу тебе ничего нового, - есть вещи, которыми не хотелось бы делиться с кем бы то ни было, ведь каждый обязан хранить свои тайны. – Джей наверняка был раздражён, зол или обеспокоен – но предполагаемые слова остаются таковыми: ему не нравится моё отношение к нему, ему не нравлюсь я и, как следствие всего этого, у Шенна отвратительное настроение. Странно, я думал, ничто не способно сломить его оптимизм.

Гитарист невесело усмехнулся. Совсем не обязательно веселиться каждый день. Иногда можно и погрустить, размышляя.

- Так вот что значит – бесить кого-то, - протянул Воктер, рассеянно проведя пальцами по струнам бас-гитары. – Наверное, это непривычно. Всю жизнь мы оцениваем других, стараясь не думать об их отношении к нам, но ведь это не пустой звук. Окружающих точно так же раздражает и чрезмерный энтузиазм, и излишнее доверие, и безграничная доброта. Значит, приносить неудобства могут не только отрицательные качества...

Это монолог Мэтта, промелькнула мысль. У всякого бывает время, когда выложить всё в одно мгновение отчего-то легче, чем в любой другой день. И, кстати, проще всего удаётся высказаться, когда перед тобой не слишком хорошо знакомый тебе человек, почти чужой, хотя вы и делаете одно дело, создавая, созидая и властвуя над сознанием тысяч людей. Как же странно это – стоять на сцене плечом к плечу, не будучи при этом близкими друзьями. Лишь знакомыми, лишь теми, кому несложно разоткровенничаться друг с другом.

- Я всё время думал, что именно это во мне можно по-настоящему ценить. Альтруизм, что ли. Стремление к миру во всём мире.

- Может быть, Джаред расценивает это как лицемерие? – осторожно проговорил Милишевич, внезапно понимая, как сильно изменились его коллеги за столь короткий и, казалось бы, совершенно бессодержательный период времени.

- Джаред... – протянул Воктер. – Я не знаю, Томо. Я просто не имею понятия. Возможно, это проявление его вздорного характера. Возможно, это лишь намерение испытать меня. Хотя, с таким же успехом мысль о том, что я переигрываю, могла обосноваться в его голове так прочно, что теперь и не выбьешь. Как ответы того дурацкого теста – обведи в кружок тот, что считаешь наиболее верным, а затем прочти о себе полный бред, нисколько не соответствующий реальности.

- Что за тест? – удивлённо поинтересовался гитарист.

- А? – Мэтт с минуту смотрел на него, пытаясь понять, что не так, когда внезапно вспомнил о том, что Томо ничего не слышал о пресловутом бесплатном журнале с «призовыми» кроссвордами. – Не важно, это...

- Я понял, - быстро кивнул парень. Ему сейчас вовсе не хотелось запутаться в объяснениях и догадках.

- Мне кажется, он обманывает себя, - задумчиво проговорил басист. – Он так привык запирать в себе собственные чувства и эмоции, что к искреннему проявлению чужих относится настороженно. Его агрессия – лишь признак собственной слабости.

- Он никогда не признается в этом.

- Да, пожалуй. Но мне хочется верить в то, что всё не так безнадёжно.

Сомнительно, и это так очевидно.

Мэтт испытующе посмотрел на Томо. Ему необходимо было удостовериться в том, что гитарист не знает всего, что происходит в их команде в последнее время. О многом пришлось умолчать, ведь порой у Воктера возникали странные догадки. Подозрительно. И, кажется, совершенно предсказуемо. Мэтт умел наблюдать и делать выводы, он чувствовал этот магнетизм, это притяжение между Лето, словно судьба сыграла с ними злую шутку, а Бог совершенно неоправданно или же, наоборот, с особым умыслом сотворил их братьями, тем самым лишив важного и обесценив главное. Кажется, он понял всё правильно. По крайней мере, Воктер на это надеялся.

 

- Ты мог бы просто перестать поливать водителей грязью, - проговорил Томо, наблюдая за старшим Лето, который нервничал, то и дело сигналя, ругаясь и всячески выражая собственное недовольство: пробки большого города сведут с ума кого угодно. – И позвонить Джареду, Мэтту или... маме?

Это вовсе не сложно – принять удивлённый и раздражённый взгляд в ответ. Нет ничего необычного в том, чтобы быть жертвой ситуации. Ты с лёгкостью можешь отдавить кому-нибудь ногу в набитом до отказа вагоне метро, оставаясь при этом совершенно прекрасным, душевным и дружелюбным человеком. Ты можешь сморозить глупость, не беспокоясь о собственной деградации. Нервы выталкивают на поверхность всё самое худшее лишь для того, чтобы провести своего рода естественный отбор тех, кто в дальнейшем будет способен быть рядом - всегда. Всё, что требуется – это отпустить себя и плыть по течению. Те, кому ты нужен, найдут тебя сами, всё остальное – лишь мелочи жизни, которые не стоят внимания. Осколки, камешки, неизвестно каким образом попавшие в ботинки, космическая пыль и бытовой мусор. Стоит свалить всё в один огромный пластиковый пакет, чтобы избавиться сразу и навсегда.

- Я лучше буду продолжать буйствовать и вести себя, как полный придурок, - улыбнулся Шеннон: намёк на спокойствие.

- Дело твоё, - усмехнулся в ответ гитарист. – Будет забавно наблюдать за тобой и прочими парнями из соседних машин, который порой готовы выбраться и устроить драку прямо здесь, на встречной полосе, в узком пространстве между двумя параллельными разделительными линиями дороги.

- О, да.

В салоне машины каждый миллиметр обивки пропитался табачным дымом. Джареду это не понравилось бы, подумал старший Лето. Ему порой казалось, что, взявшись составлять список вещей, ненавистных его брату, кто-то мог бы посветить выбранному занятию всю жизнь. Кроме шуток! Джей имел привычку путать карты. Рисовать лабиринты. Играть, меняя правила или же вовсе избавляясь от них. Иногда вещи, которые ранее могли бы привести его в восторг, со временем вызывали лишь ироничную улыбку – весьма очевидный индикатор утраченного интереса. Предугадать изменения было невозможно. Алгоритма не существовало.

Кто знает, возможно, когда-то табачный дым станет для него заменой кислороду...

- Ты сейчас сломаешь педаль тормоза, без которой нам никак не обойтись, - голос Томо был лишь частью фонового шума, ругани усталых водителей, свиста ветра и стука дождя по металлической крыше автомобиля. Мотор урчал недовольно, словно голодный тигр, которого дразнят, то поднося сочащийся кровью кусок мяса к прутьям клетки, то отшвыривая его в дальний угол. Мотор рычал, бросая корпус машины вперёд, когда кто-то из стоящих впереди продвигался на полметра, откатывал назад, стоило лишь водителю, высунувшись в приоткрытое окно, проорать, не обращая внимания на ливень:

- Мать твою, ты помнёшь мне бампер!

- Не нужно, - Милишевич, должно быть, оставался спокойным лишь по то причине, что не сидел за рулём, наслаждаясь поездкой, не думая о трудностях и разбитом асфальте. – Раз так, я могу поменяться с тобой местами.

Момент, когда он высказал мысль вслух, Шеннон удачно пропустил. Идея показалась здравой. Поначалу.

- Как ты надеешься развернуться в этом железном гробу? – поинтересовался он.

- Акробатический номер, - заявил Томо. – Впервые на арене Лето и Милишевич – самые неуклюжие и бесперспективные...

- Отлично.

Можно было устроить всё так, что никто не пострадал бы. Однако люди в большинстве случаев не ищут лёгких путей.

Оказавшись прижатым к сиденью, Шеннона посетила мысль о том, что быть водителем не так уж и плохо. По крайней мере, ты уверен, что в состоянии контролировать ситуацию. Пытаясь выбраться на свободу и перелезть с одного кресла на другое, старший Лето осознал, насколько беспомощен и бесполезен он в данный момент.

- Ты не мог бы, - это всего лишь дружеская просьба, пусть и звучит так... странно, - слезть с меня?

- Всего секунда, - заверил его Томо, путаясь ногой в ремне безопасности. – Всего лишь небольшая неприятность.

- Ммда? – протянул Шеннон, вздохнув. Всё-таки, усталость – всего лишь состояние. Кажется, жизнь – это череда состояний. И порой это действительно утомляет – отсутствие возможности продлить хотя бы одно из них – самое лучшее.

- Прости, - просто тяжёлый день. – И это всего лишь чёртов...

Протянуть руку, чтобы избавить друга от мучений, хотя сейчас эти манёвры уже наверняка замечены окружающими. Взгляд через плечо – всего лишь пара человек, которые ещё не спят... И несколько тех, кто мог бы заметить что-то, если бы не был поглощён бессмысленными спорами и попытками сдвинуть пробку, заехав в зад первому попавшему под руку Форду. Дешёвая машина, старая, не слишком элегантная.

- Кажется, ты сдвинул рычаг переключения скоростей, - констатация факта, не более того.

Дюйм за дюймом, и красные габаритные огни в опасной близости, как и тепло, и дыхание, и движение.

- Есть! – шорох хлопковой ткани. Рукава, полы, карманы куртки. Прогресс и успех. Смена ролей – хотя и не без усилий. – Вот так.

Они снова бок о бок, и можно забыть об инциденте, переглянувшись, улыбнувшись и устроившись на новом месте, ощущая чужое тепло и то, как стремительно оно испаряется, уходит, вытесненное собственным. Можно сохранить воспоминание, можно рассказать весёлую историю о произошедшем, есть ещё один вариант: забыть. Но тогда это будет самообманом. Позволить себе скрыть – значит, придать событию особый смысл.

Шенн нахмурился, пытаясь разобраться в себе. В последнее время причуды Джареда вымотали его, сама жизнь стала немного более вязкой, труднопроходимой, словно сахарный сироп покрылся тонкой корочкой, желе охладилось, бетонная масса застыла.

- Кажется, намечается большой сдвиг, - проговорил Томо, выкручивая руль, чтобы втиснуть автомобиль в крошечное пространство по правую руку. Недовольные крики послужили аккомпанементом, и старший Лето задумчиво потёр подбородок.

- Это было смешно, - наконец, заметил он. – То, как мы пытались всё здесь провернуть...

Эта неловкость – лишь последствие неудачного дня? Это напряжение значит хоть что-то?

- Да, - кивнул Томо. – Будет, о чём рассказать парням. Что-то вроде: « ...и потом он сказал: «Я зацепился ногой за чёртов ремень безопасности, свалился, придавив Шеннона к сиденью, чувствуя себя при этом, как последний идиот!» Главное – сохранить атмосферу. Ты наверняка сможешь применить свои актёрские способности.

- Я вовсе не...

- Не хуже Джареда!

Шеннон кивнул только для того, чтобы избавиться от этого странного ощущения отчуждения. На миг ему показалось, словно этот дождливый день был не самым лучшим, пожалуй, даже отвратительным. Сейчас ему вдруг страшно захотелось остаться в темноте и одиночестве: лишь для того, чтобы переждать, а затем встретить новый рассвет. За всё это время он привык справляться сам, это даже приносило ему удовлетворение – осознание того, что жизнь поддаётся контролю. Ему удавалось держать брата на расстоянии – лишь в том смысле, в котором Джаред стремился быть ближе. Они могли проводить много времени вместе, порой, слишком много, ведь Джаред безмолвно требовал компенсации за то, что Шенн был не в состоянии ему дать, поэтому их вечера и разговоры, их прикосновения, их сны и поверхностные откровения в сумерках стали значительной частью его жизни. И всё-таки никогда ещё осознание этого не вызывало таких чувств. Бесконечная усталость. Тяжесть. Желание бросить всё. Пусть Джаред целует его. Пусть изводит Мэтта равнодушием. Пусть Томо останется в стороне, недоумевающий, непричастный, и оттого ещё более несчастный. Обидно, когда оказываешься лишним – даже в подобной ситуации.

- Шенн, это просто удача!

Они, наконец, выбрались на более или менее открытый участок дороги. Горизонт украшала неровная кроваво-красная полоса – прощальный привет от уходящего солнца.

 

Когда погода снисходительно дарит пару солнечных и ясных дней, на душе становится теплее.

- Ты в курсе, что у тебя на потолке трещина, идеально совпадающая по форме с рекой Колорадо где-то в районе Гранд Каньон?

- ..?

- Это лишь последствия картотерапии, - Джаред усмехнулся. – Я хотел удостовериться в том, что Китай – наиболее подходящее место, и специально изучил карту США в поисках уникальной площадки для съёмки клипа.

- Ммм... и?

- Осознал, что восточный вариант – самый лучший, и попутно загрузил собственные мозги десятками странных географических названий. Например, городок Альбукерке. Слышал хоть раз о таком?

Мэтт покачал головой, надеясь, что этого будет достаточно.

- Или Огаста – в штате Мэн.

День Болтливого Джареда. Хм, пожалуй, название подходящее. Кажется, раздражение не чуждо и Мэтту.

- Это так странно – осознавать, что не знаешь слишком многого в этой жизни, чтобы вести разговор на любую тему и оценивать. Кажется, я не имею на это права – выражать своё мнение.

- В Штатах царит демократия, - нехотя пробормотал Воктер, пытаясь читать газету, - поэтому здесь можно всё. И даже ты не исключение.

Младший Лето нахмурился – на миг ему показалось, что в голосе басиста проступила горечь. Проследив за Мэттом взглядом в поисках подтверждения догадки, Джаред был вынужден признать тот факт, что ошибся: Воктер выглядел умиротворённым, словно ничего значительного и особенного не произошло.

- Твои ботинки пыльные, - заметил Мэтт, не отрываясь от чтения какой-то жутко важной заметки на первой полосе. Поймали маньяка? Пришили пациенту руку вместо ноги? Младший Лето мог бы гадать сколь угодно долго. – Ты уже и так убил моё любимое одеяло.

Прозвучало достаточно сильно.

- Вали или разувайся, - эквивалент «do or die». Категорично.

Джаред пожал плечами, хотя совершить столь простое действие, находясь в лежачем положении, достаточно сложно, и потянул на себя конец шнурка, пытаясь скинуть обувь, не запутавшись при этом в простынях. Беспорядок на кровати был его рук делом, хотя младший Лето упорно отказывался в этом признаваться.

- Это всего лишь ботинки, - пробормотал он, покачав головой.

- А мы всего лишь трахались, - пожал плечами Мэтт, сняв очки, чтобы стереть назойливо-раздражающее пятно на стекле. – Это ведь тоже не имеет особого значения? Поэтому сейчас ты легко можешь собрать свои вещи и вернуться домой, а я поеду в студию, чтобы лишить тебя возможности обвинить меня в лени и безответственности.

Джаред вздохнул, надеясь, что на самом деле всё не так серьёзно. Ему стало бы гораздо легче, знай он о той внутренней борьбе, в которой Воктер мог и проиграть. Неудержимое желание провести ладонью по тёмным спутанным волосам, коснуться чуть обветренных губ, а потом... Что же после? Пожалуй, ничего. Какого бы не было искушение, бороться с намерением гораздо проще, чем с его последствиями.

Blackberry звякнул требовательно, но Джаред не обратил на телефон никакого внимания.

- Уже седьмой звонок за это утро, - заметил Мэтт, вернувшись к газете. – Я не пью по утрам кофе и не готовлю завтрак, так что ждать тебе нечего.

Младший Лето ухмыльнулся.

- Ты, кажется, смущён, - проговорил он, улыбнувшись, - и мне это чертовски нравится.

Сомнительный комплимент ничего бы не изменил. Воктер неопределённо дёрнул плечом, чуть смяв газетный лист, и Джаред в очередной раз убедился в правильности своей догадки. Ему вовсе не хотелось признавать тот факт, что совершенно определённое ощущение овладело им. Не счастье, потому что для этого одна ночь была бы слишком малой капле в океане равнодушия, не благодарность, так как жалости или сочувствию здесь не было места, не завершённость, ведь без Шеннона младший Лето никогда бы не почувствовал себя абсолютно целым, а что-то совершенно другое. Странное и непривычное тепло. Не любовь. Не привязанность. Не радость. Возможно, «уверенность» было бы не слишком подходящим словом, но оно первым пришло на ум. Убеждённость. Подтверждение. Это было своего рода доказательством того, что возможность почувствовать себя хорошо существует, даже в минуты, когда, казалось бы, исполнение желаний невозможно. Понимая и принимая недосягаемость цели и невозможность осуществления мечты, можно получить взамен не суррогат, не жалкую копию, но что-то совершенно другое, отличное от собственных представлений об идеальной жизни.

- Ты ведь не тот, кто мне нужен, - прошептал Джаред, изучая взглядом потолок, тщательно выбеленный и аккуратный, если бы не эта трещина как напоминание о прелести несовершенства. – Но рядом с тобой, кажется, невольно чувствуешь себя чуть лучше.

 

- Это немного странно, - недоумённо проговорил Шеннон, неторопливо устраиваясь на каменной ступени крыльца, бросив взгляд на Томо, который замер в нерешительности у скамьи: дерево впитало слишком много влаги, так что весьма неразумно было бы проверять на прочность собственные джинсы, поэтому гитарист, пожав плечами, решил уточнить:

- Что именно?

- Джареда нет дома, - констатировал очевидное старший Лето. – Или же он не желает открывать мне дверь. Хотя, не стал бы он вырубать свет лишь для того, чтобы поиздеваться над нами.

- У Джея с фантазией всё в порядке...

- Но проявит он её не в этот раз, - покачал старший Лето головой. – Прими это, как должное – Джей просто решил свалить.

- Мы ведь никуда не собирались.

- Думаю, он пришёл к выводу, что достаточно взрослый для того, чтобы отправиться куда-нибудь самостоятельно. И, пожалуй...

Томо пожал плечами.

- ...ему будет полезно провести вечер в одиночестве. В последнее время он...

- Причина в Мэтте?

- Может быть, - неопределённо. – Я позвоню ему сейчас. Брату, не Воктеру.

Гитарист кивнул.

Это не было ссорой – то, что произошло в кафе утром. Не выяснением отношений, ведь между ними – Джеем и Шенном – уже и так давно всё было решено. Никаких близких контактов – можно хоть голову себе расшибить, но преодолеть стену из предрассудков, стереотипов, морали и закона было бы слишком сложно, и порой Шеннону становилось страшно. Он знал, о, да, он знал себя и собственную предполагаемую реакцию. Он не хотел бы потерять брата, не хотел бы потерять самого себя, и завязнуть навсегда в сетях, запутавшись окончательно. Они старательно забивали в себе чувство, но старший Лето никогда не чувствовал себя достаточно сильным для того, чтобы, решившись сделать шаг, позже иметь возможность остановиться и вернуться к исходной точке. И было бы неразумно позволять себе новую зависимость, избавиться от которой будет слишком сложно.

Не ссора. Нет, это было лишь разговором – пусть и несколько напряжённым. Нет повода бросать собственный дом и доказывать всем и каждому собственную независимость. Джей не желал отзываться, стало быть, ему просто хотелось провести немного времени без брата, и старший Лето не смог бы осудить его за это.

- Кажется, он отключил телефон, - пробормотал Шеннон спустя некоторое время, и, хотя в его голосе не было тревоги, Милишевич почувствовал, как напряжение нарастает. – И зачем?

Томо молча присел рядом со старшим Лето.

- Ты поедешь домой? – поинтересовался он, надеясь, что Шеннон поймёт хотя бы частично, что нет смысла ждать Джареда здесь, рискуя простудиться и бессмысленно провести время. – Сейчас движение стало немного спокойнее.

Старший Лето усмехнулся, покачав головой.

- Посижу немного – полчаса-час, а затем – да, пожалуй, отправлюсь к себе, хотя я не могу утверждать, словно мне плевать на то, где пропадает мой брат. Он, конечно, не привык думать о других, но мне не нравится мысль о том, что я вдруг стал одним из совершенно чужих ему людей.

Он вздохнул, позволив себе грустную улыбку.

- Но я, конечно, отвезу домой и тебя, - спохватился старший Лето, осознав, что бросать Томо на окраине Лос-Анджелеса не слишком по-дружески. – Ночной город благосклоннее к путешественникам.

- Кто за рулём? – улыбнувшись, поинтересовался Милишевич, кажется, вспомнив эпизод в машине.

- Я, - ухмыльнулся старший Лето. – Сейчас дороги почти пусты. Есть зажигалка?

Томо отрицательно покачал головой, мысленно надеясь, что и Шеннон откажется от идеи выкурить пару сигарет, но тот лишь порылся в карманах, отыскав, наконец, мятую картонную пачку.

- Как в каменном веке, - усмехнулся Шенн, сломав одну из спичек, нетерпеливо встряхнув коробок в поисках следующей жертвы. – Дом Джея стоит слишком далеко от ларьков, где продают всякую мелочь, и проблема добычи огня становится, по истине, ключевой.

- Он, - немного нерешительно начал Томо, - когда-нибудь жил с кем-то?

Шенн, помедлив, кивнул.

- С Камерон. Знаешь, с этой девчонкой Камерон Диаз. Он сам предложил ей переехать к нему. Думаю, она была не в восторге от этого индивидуализма Джареда, который скорее останется в одиночестве, чем будет проводить время с людьми, ему неприятными.

- Мы все обычно так и делаем, - заметил гитарист.

- Брат в гораздо большей степени. Он устаёт от чрезмерно интенсивного общения. До сих пор не понимаю, как ему удалось прожить с Кэм так долго. Ведь правил у него всегда больше, чем у кого бы то ни было.

- Вы ведь провели большую часть жизни вместе, - проговорил Томо. – Какого это – находится рядом с ним постоянно?

Шеннон коротко взглянул на друга: уж очень странные вопросы тот задавал, но всё-таки решил ответить.

- Для меня – абсолютно приемлемо. Нормально. Привычно. Чаще всего – хорошо. Я знаю его. Хм... По крайней мере, думаю, что знаю.

- Мне вполне хватает того, что он творит в студии... – улыбнулся Милишевич. – Иногда он так энергичен!

Старший Лето неопределённо качнул головой. Он прекрасно знал причины, по которым настроение Джареда порой становилось лучше обычного. Чаще всего они проводили вечера вместе, и Шенн ночевал у брата, так что времени для разговоров или мягкого, словно бархатные сумерки, молчания у них было достаточно. На следующий день Джаред чувствовал себя намного лучше, и работа двигалась гораздо быстрее. Они дарили друг другу силы и вместе преодолевали препятствия. Поддерживали друг друга, порой для этого было достаточно лишь взгляда. Но переступить черту старший Лето никогда не посмел бы. Мысль о том, что за гранью всё измениться, возможно, не в лучшую сторону, пугала его. Не стоило испытывать судьбу, но Джей... Кажется, он отчаянно искал замену ему, любимому старшему брату, болезненная привязанность к которому доставляла ему одни неприятности.

- Ты здесь? – улыбнулся Томо, коснувшись плеча друга.

Тот машинально кивнул, чувствуя, как желание рассказать о чём-то важном, таком размытом и неопределённом, что творилось в его душе, и происходящем между ним и Джаредом, мучает его, стучит внутри вместе с сердцем, царапая плоть.

- Знаешь, тут дело, наверное, в том, что я просто люблю его. И поэтому могу проводить с ним так много времени, - немного отрешённо проговорил Шеннон. – Но это такое огромное и тяжёлое чувство, что иногда мне кажется, словно кто-то пытается пробить мою грудную клетку изнутри, задушить меня, придавить к земле.

Кажется, подумал Милишевич, это его участь – выслушивать откровения окружающих. Но если Мэтту просто нужно было выговориться, не важно, кто был в тот миг рядом с ним, то Шеннон вполне отчётливо осознавал, что должен рассказать обо всём именно Томо, человеку, который действительно смог бы выслушать его.

- Сложно любить Джареда, так чертовски сложно! Порой я не могу понять, братская ли это любовь, или что-то, давным-давно вышедшее за рамки дозволенного.

Милишевич едва слышно вздохнул. Он не мог бы допустить и мысли о том, что услышит нечто подобное, но в то же время понимал, насколько слова старшего Лето закономерны. Невозможно описать то чувство, что ты испытываешь, находясь рядом с таким человеком, как Джаред. Это-то что-то, кардинальным образом отличающееся от любви в общепризнанном смысле. Ты можешь сколько угодно наслаждаться его видом и голосом, но идентифицировать то, что происходит внутри твоей головы, не будешь способен никогда. Эйфория – это не слишком правильный термин. Истины же в данном случае не существует.

- Пожалуй, звучит, как извращение, - нахмурившись, пробормотал Шенн. – Но даже если это и так,  значит, меня не должно волновать чьё-то грёбаное мнение. Хотя я говорю тебе здесь и сейчас – это словно зависимость, которая убивает меня. И пусть уж лучше я сдохну, чем ловить каждый его взгляд, гадая, что же он хотел сказать, передумав, кажется, в самый последний момент.

- Запутанно, - подытожил гитарист, вовсе не желая показаться грубым или нетерпеливым.

- О, да, навыки по усугублению ситуаций я приобрёл ещё в подростковом возрасте, когда умудрился высыпать всю мелочь из кошелька матери в надежде, что она не заметит пропажи. Джей тогда сказал, что это сделал он, ведь у Констанс рука бы не поднялась дать ему оплеуху. Мы вместе пережили домашний арест. И, кажется, те далёкие дни были самыми лучшими в нашей жизни. Тогда всё было таким простым и чётко разделённым на «хорошо» и «плохо»...

- Свобода выбора не всегда облегчает жизнь? – улыбнулся Томо, поднявшись на ноги. – Нам пора.

Шеннон взглянул на него серьёзно и обеспокоено.

- А Джей?

- Увидишься с ним завтра. Совместные бойкоты и требования отменить комендантский час в прошлом.

 

Мы все придумываем образы. Идём по улице и создаём что-то в бесконечном потоке сознания. Воображаемые ситуации. Воображаемые исходы событий прошлого. И ведём мысленный разговор с самим собой.

Любопытство – катализатор процесса. И если ты никогда не видел человека, зная его лишь по фотографиям или редкой переписке в сети, а порой не имеешь представления и о его внешности, то разум не преминёт заполнить образовавшуюся пустоту, наводнить её деталями – пусть и выдуманными – собрать предполагаемую мозаику из собственных домыслов, любым известным способом связать всё воедино, лишь бы не дать белым пятнам разъесть сознание. И это кажется таким естественным, что порой ты совершенно определённо знаешь, что должен подумать над причинами и следствиями поступков, над чертами характера интересного, но недосягаемого тебе человека. Как основа всего, как потребность.

Какая идея вас больше соблазняет:

А. заняться сексом с незнакомым человеком

Б. выяснить, наконец, чего же вам действительно хочется

В. чтобы какая-нибудь знаменитость на вас оглянулась

Г. подслушать тайные мысли партнёра

И это, чёрт возьми, сложно!

Когда ты знакомишься вслепую, ты рисуешь для себя этакий идеал человека, который затем бывает разрушен самым жесточайшим образом.

Когда пытаешься разгадать сущность того, кто рядом, главное – не забывать о подтасовке фактов, диверсии и обыкновенных случайностях.

Правила, которым нужно следовать.

И от этого порой только хуже.

Мэтт качнул головой, задумчиво глядя, как небо отражается в полированной крышке синтезатора. Ему было жизненно необходимо разобраться в себе, чтобы не позволить событиям принять неверный ход, хотя, кажется, его и так уже увело в сторону с прямой, как стрела, аккуратно заасфальтированной дороги на странную тёмную тропу. Может быть, стоит прекратить всё немедленно?

Джаред поморщился: отчётливый запах бензина заполнил комнату - какой-то гений пристроил машину прямо под окнами студии, не собираясь, похоже, усмирять разгорячённый мотор.

Было душно: верный признак того, что ночь разорвёт в клочья очередная гроза. Тусклые вспышки и следующие за ними громовые раскаты, неистовый стук капель по металлу карниза, перебои с электричеством и яростный ветер, готовый вырвать с корнем деревья в ближайшей аллее. Короче говоря, ничего действительно интересного. Одна из многих весенних гроз на границе земли и разъярённого океана, обрушивающего волны на скалы и берег, увлекая песок и гальку на дно, вгрызающегося в каменную плоть. Ещё пара таких капризов стихии – и пляж превратиться в изъеденный ветрами, искалеченный труп огромного животного, протянувшийся от Лос-Анджелеса до Лонг-Бич и даже дальше. Буря. Она не сравнится с той, что отметила вчерашнюю ночь, ведь секс с перерывом на молнию и гром – занятие не для слабонервных.

А после можно считать сорванные ветром совсем живые, но изломанные судьбой листья. Повреждения, не совместимые с жизнью – кажется, так это и звучит. Они – такие свежие и всё ещё ярко-зелёные – пятнают асфальт, словно аппликации, созданные воображением ребёнка. Если коснуться одного из них, можно почувствовать этот трупный холод и влагу, и застывший сок – запёкшуюся кровь.

- Невыносимо, - пробормотал Мэтт, закрыв на миг глаза, надеясь, что жжение утихнет.

Джаред окинул его полузаинтересованным взглядом.

- Линзы, - пояснил Воктер, - чёртовы линзы сохнут на этой жаре, и порой кажется, словно я слепну.

Он осторожно повращал глазами, чтобы убедиться в том, что синтетическая плёнка радужки всё ещё способна повторять движения глазного яблока.

- Лучше? – проговорил младший Лето, чувствуя себя одним из мёртвых дубовых листков, придавленных шинами автомобилей к асфальту.

Мэтт покачал головой. Ему приходилось часто моргать, чтобы избежать болезненных последствий.

- Иди ко мне, - протянул Джаред, так что голос его, казалось, обратился в шёлковую серебристую ленту, которой обвязывают коробки с подарками. Яркая упаковка. Пышный бант. И холод – наверное, порыв ветра. – Я помогу.

Сомнительно. Воктеру вовсе не хотелось, чтобы клубная история повторилась. Ему вполне было достаточно того, что произошло прошлой ночью – до сих пор внутри всё сжималось лишь при воспоминании об этом.

Джаред – не зло, не тварь, не похотливая шлюшка. Ему нужно лишь одно – вернее, один – человек. И он прекрасно знает о том, что никогда не получит желаемого. Поэтому – так или иначе – пытается найти выход. Заставить себя любить. Привязаться к кому-то. Кажется, это даже не его вина, что под руку попался именно Мэтт.

- Я хочу привыкнуть к тебе, - шёпот. Басист чуть вздрогнул, осознав, что, сам того не желая, приблизился к креслу, в котором устроился Джаред, и сейчас, не отдавая себе в том отчёта, обнимает его, не по-дружески, обхватив рукой за талию, придерживает, чтобы не дать уйти. – Учти, я не буду любить тебя «в горе и радости, в богатстве и бедности...». Я вообще не представляю, чем всё это может закончиться. Но мне хотелось бы... знаешь, только почувствовать – хотя бы на миг, что это возможно для меня – к кому-то быть ближе, чем ко всем остальным. Придумать отношения. Искусственно, но небезнадёжно.

Почти признанное поражение.

Мэтт хотел бы уйти. Сейчас же развернуться и покинуть комнату, к тому же, он слышал шаги в коридоре: кажется, старший Лето и Томо приехали вместе.

Как странно, что отношения выясняются уже после того, как они провели вместе ночь.

Шаги замерли за дверью. У порога. Ни шёпота, ни звука, словно парни исчезли вдруг одновременно, не сговариваясь, скользнули к пожарной лестнице, чтобы, спустившись вниз, повторить всё ещё раз, тем самым предоставив Мэтту дополнительную пару минут, чтобы прекратить ненужный безмолвный разговор. И, кажется, они были готовы устраивать подобные отсрочки ещё много раз, лишь бы убедиться в том, что третьими лишними они не станут.

- У тебя есть с собой очки, - чуть улыбнулся младший Лето. – Не мучай себя.

Он вывернулся из полуобъятий Воктера, подхватил гитару, подключив чёрный шнур к усилителю, и ударил по струнам.

- Это будет знаком моему брату, - заговорчески подмигнул он Мэтту. – Думаю, они услышат Пифагора даже с улицы.

Риффы, аккорды и мощный электронный звук.

Можно избавиться от орудия пытки и подумать, что делать дальше. Ведь с очками подобный номер не пройдёт.

 

Наблюдать за спящим – всё равно, что читать откровения, мемуары, дневник, тщательно припрятанный, запертый на латунно-жёлтый замок, скрытый от посторонних глаз. В какой-то момент – может быть, протирая пыль и выстраивая диванные подушки в ряд – вероятность обнаружения личной тайны вдруг ощутимо возрастает. Как удержаться, какие доводы привести, чтобы запретить себе даже касаться находки? Или же гораздо лучше будет прочесть мысли, открыть для себя иную сторону человека, обрадоваться или разочароваться, или же испытать оба чувства в один миг? Нет. Не нужно так рисковать. Отложите записки сумасшедшего, верните всё на свои места. Нет необходимости искать тайники, озираясь украдкой, ведь есть один гораздо более разумный способ.

Наблюдать за спящим – это значит – говорить с человеком, обвитом проводами детектора лжи: любая неискренность учтена и отмечена. Наблюдать за спящим – словно заглянуть в самые потайные уголки чужой души. Универсальный ответ на любой вопрос. Главное, уметь читать знаки и символы. Главное – терпение и личная заинтересованность. Потому что столь беззащитный в своём забытьи не смеет скрывать что-либо, не в состоянии, ведь сознание его – утренние туманы, лёгкая дымка над озером, которую невозможно собрать – всё равно просочится сквозь пальцы как вода и песок.

Джаред сам не заметил того, как задремал: он не смог бы точно сказать, чего или кого ждал в этой тёмной, укутанной вечерними сумерками студии. В здании вряд ли остался ещё кто-нибудь, кроме младшего Лето, но ему отчего-то так не хотелось уходить, словно одинокое ощущение пустого дома отголоском шептало, убеждало задержаться, не привлекая ни уютом, ни светом, ни горячим шоколадом. Это осталось в прошлом – в детстве на колёсах, в вечерах с братом и матерью, в каких-то специфичных, присущих именно тому периоду жизни, оттенках, деталях и акцентах. Всё изменилось. Поэтому устроиться здесь, на кожаном диване, бережно хранившем приобретённое тепло, казалось не самой худшей идеей, тем более что все уже успели разъехаться, и помешать Джареду было некому.

Притянув колени к груди, забившись в самый угол, он почувствовал себя лучше, чем обычно, не желая думать ни о чём, не собираясь терзаться неразрешимыми вопросами, которые мучили его уже слишком долго. Пусть это будет вечер, свободный от тягостных размышлений. Закрыть глаза и погрузиться в сон, и не беда, что к утру всё тело будет ломить из-за отсутствия надлежащих условий. Проснувшись, не нужно будет думать о том, как добраться до студии вовремя, преодолев гигантскую пробку в несколько кварталов, не нужно будет завтракать и убеждать себя в том, что, возможно, этот день будет удачнее, спокойнее, важнее. Пожалуй, только в этой тесноте между ударной установкой и низким журнальным столиком, заваленным всяким мусором, напротив хрупкой стены жалюзи, закрывающей окно, можно чувствовать себя настолько спокойным и цельным. Гармония и баланс.

Глубоко вздохнув, младший Лето закрыл глаза, накрывшись курткой, как покрывалом, чувствуя, как тело охватывает ленивое сонное тепло, обволакивает, заполняет изнутри...

Можно присесть на подлокотник, чуть наклонившись, чтобы тщательно изучить и понять, что означает изгиб бровей, что скрыто за едва заметной улыбкой в уголках губ, почему же пряди волос обрамляют лицо именно так, а не иначе. И это завораживает, постепенно дыхание замедляется, принимая иной ритм, и сердца бьются в унисон – это единение, невероятное и неосознаваемое. И Мэтт никогда не испытал бы ничего подобного, не вернись он в студию так неожиданно и совершенно незапланированно.

Удивившись тому, что дверь не заперли, он осторожно нажал металлическую ручку, надеясь, что ничего странного и незаконного не происходит, и зажмурился на миг, чтобы глаза привыкли к темноте.

На первый взгляд комната казалась пустой, и всё было, как обычно – электрогитары, устроенные на специальной подставке у стены, тонкие полосы света, проникавшего в помещение в узкую щель между краем жалюзи и подоконником.

Едва слышный выдох.

Воктер замер, чуть вздрогнув.

В следующий же миг лицо его озарила улыбка: такого он ещё никогда не видел.

Младший Лето, которому явно было очень неудобно, спал на диване, невероятным образом вывернув одну руку, пальцами другой намертво вцепившись в кожу куртки, молния которой отпечаталась на ладони в виде мелких, следующих друг за другом причудливых квадратов. Он был немного напряжён, видимо, из-за того, что диван был слишком узким для него, но мягкость черт, пушистые тени ресниц, чуть приоткрытые губы складывались в столь непривычную взгляду картину мира и спокойствия, что улыбка Мэтта сменилась серьёзным выражением лица. Он медленно приблизился к Джареду, присев у изголовья, чтобы рассмотреть всё, как следует, убедиться в достоверности, насладиться этой неожиданно открывшейся правдой, понять, каким же образом младший Лето меняется так стремительно, стоит лишь ему проснуться. Глаза. Воктер кивнул самому себе. Пожалуй, всё дело в глазах. Это синие-синие глубины, завораживающая красота, но такая опасная, затягивающая на самое дно... Пожалуй, гораздо приятнее наблюдать за спящим Джаредом, отмечая лёгкие тени и малейшие изменения, которые, определённо, отражали его внутреннее состояние. И можно было бы не дышать – и даже не замечать этого, живя одним лишь этим мгновением, ни с чем не сравнимым.

- Я хотел бы однажды, - прошептал Мэтт, поддавшись внезапному порыву, прикрыв на миг глаза, - проснувшись, увидеть рядом тебя и вновь испытать это.

Джаред вздохнул, пытаясь повернуться на другой бок.

- И что же тебе мешает? – невнятно пробормотал он, не желая отпускать сон, не желая возвращаться к реальности.

Воктер покачал головой, поднимаясь, чтобы, достигнув двери, покинуть комнату.

- Подожди, Мэтт, - хриплый и бархатистый голос. Тёплый, уютный и совершенно естественно мягкий, нет ни фальшивой нежности, ни приторной сладости, ни пугающей жёсткости. – Не исчезай.

Он, наконец, выпрямил ноги, растянувшись на спине, сонно моргая, пытаясь окончательно прийти в себя.

Воктер пожал плечами, чувствуя прохладу металла дверной ручки, почти готовый уйти, ведь ни к чему хорошему, определённо, это не привело бы.

- Ты очень милый, когда спишь, - проговорил Мэтт. – Я никогда ещё не видел ничего подобного – обычно ты гораздо более замкнут, агрессивен по отношению к миру. Но я хочу понять тебя, и теперь, кажется, знаю самый эффективный способ.

Он усмехнулся, не оборачиваясь, чувствуя спиной взгляд Джареда – но ни острый, ни пронизывающий, как обычно, а куда более спокойный и, скорее, изучающий.

- Одна из моих слабостей, - откликнулся младший Лето. – Невозможно контролировать себя ещё и во сне.

- Не нужно, - быстро проговорил Мэтт. – Иначе, как же я смогу разгадать тебя?

Младший Лето засмеялся, и Воктер с внезапным приступом паники услышал, как скрипнули пружины дивана, когда Джей, поднявшись, направился прямо к нему.

- И всё же вернёмся к твоему неожиданному признанию, - прошептал голос, так что горячее дыхание опалило на миг кожу у основания шеи. – Меня чертовски удивляет то, что ты прекрасно знаешь, чего хочешь, более того, совершенно спокойно высказываешь желания вслух, но... Осуществление мечтаний – всё равно, что пытка для тебя. Почему?

Мэтт немного помолчал, ощущая близкое тепло, невероятно близкое и такое знакомое, но почти недосягаемое.

- Я просто не считаю, что всё, чего мне действительно хотелось бы, я должен получить. Разве жить так было бы интересно?

Джей на миг задумался: его мечта оставалась столь же недосягаемой, как и звёзды на небе, ничего он не желал так, как её осуществления, но это чувство недосягаемости...

- Нет. Ты прав, абсолютно прав, Мэттью Воктер, и мне это нравится.

Устроить руки на плечах, обтянутых хлопком рубашки, почувствовать внутреннюю дрожь.

Что это – очередная фальшивка? Подвох в каждом вздохе и прикосновении? Как же тяжело готовиться себя к разочарованию, от этого так страшно устаёшь – лишь от выдуманного напряжения, лишь от предубеждения и попытки отыскать изъян в сложившейся, казалось бы, идеальной ситуации.

Хочется верить.

В то, что хотя бы в этот вечер всё – правда.

- Очередная злая шутка? – горько, даже на языке – едкий холод. Есть только один способ это проверить.

Мэтт, резко развернувшись, скинув руки Джареда с плеч, обездвижив его, сжав в стальных объятиях без намёка на нежность и теплоту, не обращая внимания на удивление, вспыхнувшее в голубых глазах, удивление, замешанное на страхе... Впервые за всё это время Воктер имел возможность созерцать подобные эмоции во взгляде младшего Лето, и, сказать по правде, он не мог понять, нравится ли ему это или нет. Неожиданное замешательство, хотя всего миг назад – решимость выяснить, желание понять, что же происходит, и разобраться в себе. И теперь, кажется, вновь это чёртово смущение овладевает сознанием... Нет!

Грубый, даже жестокий поцелуй, и всё это – лишь от неуверенности в собственных действиях. Опасения. И неясная – словно лунный свет – надежда.

- Зачем ты так, - прерывистый шёпот, слабая улыбка, взгляд потемневших глаз из-под ресниц. Это лишает всяких сил, это лучшее доказательство – по крайней мере, так кажется в эту минуту, а думать о завтрашнем дне уже совершенно не хочется, лишь желание исследовать, погрузиться во влажную жаркую глубину тревожит, будоражит, дрожит внутри.

- Чёрт, Джаред, - Мэтту хотелось закричать, но в горле пересохло до боли, и всё, что удалось сделать – это с силой оттолкнуть младшего Лето от себя, не глядя на него, тяжело дыша.

- Ты не веришь ни себе, ни мне, - усмешка, но без капли иронии. – Я пытаюсь быть чуть более настоящим и открытым, но тебе этого, кажется, недостаточно.

Не нужно лишних слов, это лишь сбивает с толку. Ведь требуется всего пара секунд, чтобы собраться с силами и решить, в конце концов.

Захват. Захват в плен губ и языка, сплетение, взаимопроникновение...

Прижав Джареда к стене, Мэтт осторожно коснулся чуть влажной кожи, проложив дорожку поцелуев от уголка рта по шее до скрытой воротом рубашки ключицы. Оттянув край ткани, он замер, вздрогнув, когда руки младшего Лето, скользнув по спине, остановились пониже поясницы, чуть сжав. Как приглашение.

- Это не игра, - сейчас его слова звучат так просто и искренне. – Это уже давно перестало ею быть.

Шаг – раз, два, три – до дивана, чтобы почувствовать это тонкое тело под собой, подчинить, коснуться мягко, почти с любовью, чуть сжать подбородок, провести рукой по груди, торопливо расстёгивая непослушные пуговицы, добраться до самого сердца, которое так неровно стучит под покровом кожи, кости и плоти, забирая себе горячее тепло, чувствуя, как кровь бежит по венам быстрее, а тело отвечает на желания разума.

- Я хочу, - не в силах больше сопротивляться собственным желаниям, пробормотал Воктер. – Мне не нужно этого говорить, но я хочу тебя. Чёрт, я так хочу тебя.

- Понимаю, - в ответ смех, тихий, вкрадчивый, и в чёрном зеркале потолка они отражаются, словно единое целое – искажение, смазанное движение, и у Джареда возникает прекрасная возможность увидеть всё со стороны, с дрожью удовольствия, с ответными поцелуями – даже кривое зеркало не врёт, порой оно способно вытрясти из человека душу, показать его истинную сущность.

Откинув голову назад, чувствуя, как царапает кожу жёсткая джинсовая ткань, младший Лето наблюдал за тем, как Мэтт медленно стягивает с него одежду, покрывая плоский живот поцелуями, касаясь кончиком языка, прижимая к себе, словно потерянного, но обретённого вновь близкого и любимого человека, которого он желал так отчаянно. И от этого становилось грустно, больно и феерично одновременно, словно Джей вновь обманывал, как привык это делать, но в данный момент ему вовсе не было безразлично, он понимал, насколько далеко зашёл и надеялся, что сможет, будет способен распутать этот болезненный узел. Кивнув собственному отражению, он притянул Мэтта для нового, глубокого и страстного поцелуя, стараясь не думать о том, как плохо ему может быть завтра, через месяц или год, когда он вновь обнаружит, что привязанность так и не стала чем-то большим, на миг поймав ответный взгляд тёмных в сумраке комнаты глаз.

Они – лишь силуэты, судорожно сплетённые, очерченные неверным светом уличного фонаря, готовые сделать всё, чтобы удержать чувство позднего вечера, который готов позволить совершать ошибки и ранить друг друга, а проблема последующего утра – их собственный барьер, который нужно преодолеть.

- Я никогда ещё не делал ничего подобного, - кто это сказал? В темноте и не различишь, но младший Лето был почти уверен, что последующие несколько минут станут для него тяжёлым испытанием. Возможно, они признались одновременно, так и не сумев понять, кому принадлежала мысль. – И я не хочу всё испортить.

Рука, мягко обхватившая возбуждённый орган, не скользнула к напряжённо сжатому кольцу мышц, ведь это впервые – и уверенности в том, что боль проникновения каждый из них должен испытать здесь, в ночной студии, на этом узком кожаном диване, ни у кого из них не было.

Всего лишь это маленькое вступление.

Синхронизация движений. Синхронизация чувств.

Каждый из них, вероятно, испытывал нечто подобное в подростковые годы – намыленная рука в душе, сомнительное удовольствие, разрядка и дрожь в ногах. Но стоит лишь представить себя в ситуации, когда чужие пальцы скользят, кожей ощущая теплоту смазки, сжимая, у основания, касаясь головки, не замечая, что уже стонешь в голос, не думая сдерживать себя – как становится гораздо... ммм... интереснее.

- Что же, до самого главного так дело и не дойдёт? – дразняще - успокаивающе.

Мэтт улыбнулся, чувствуя, что осталось не слишком много времени, если верить ощущениям. Они не заметили сами, что совершенно вымокли, капли пота чертили дорожки на лбу, так что волосы прилипли к вискам, и солоноватый привкус наполнил рот.

- Молчи, я знаю – твои мечты, твои желании... И ты...

- Ммм... Заткнись, Джей.

Так можно испортить обивку дивана, собственные джинсы и рубашки, но в момент оргазма подобные мелочи не слишком-то волнуют. Мысли приходят лишь спустя пару мгновений. Доли секунды – и ты опять заинтересован в судьбе мирового сообщества.

 

Вы – художник, и это ваша первая выставка. Она имеет успех, но один критик устроил вам разнос. Вы думаете, что

А. ваши мечты рушатся

Б. плохой отзыв не может вас уничтожить

В. эта неудача вас подстегнёт

Г. всем нравиться невозможно

- Не двигайся, - прозвучало, словно приказ, но было очевидно, что Джаред ещё слишком юн, чтобы командовать старшим братом. – Ты всё испортишь.

- У меня затекла спина, Джей! – намёк на возмущение, однако между ними нет места раздражению и злости. Иначе их отношения не были бы такими великолепными.

И всё – лишь притворство, естественная реакция организма и сознания, вынужденного реагировать на внешние раздражители. Но в душе они любят друг друга и не способны причинить боль.

- Прости, - коротко. Нужен был ответ – получайте. И порой это звучит даже слишком смело, но Джаред прекрасно знаком с рамками и границами, за которые выходить не следует.

- Я просто хочу создать что-то действительно необыкновенное, - младший Лето сосредоточенно нахмурился, отступив на шаг от полотна. – Понимаешь?

- Конечно, - Шеннон кивнул, забыв на миг о том, что должен сидеть неподвижно. – И ты, я уверен, сможешь нарисовать отличный портрет.

День клонился к вечеру, и с этим ничего нельзя было поделать. Очередное воскресение, медленно, но верно угасающее, утверждало, что понедельник всё равно наступит, и придётся отправляться на скучные лекции, изматывающие семинары и глупые вечеринки в студенческих кафе – как наилучшее завершение абсолютно бессмысленно прожитого дня.

- Не просто отличный, Шенн, - пачкая пальцы краской, проговорил Джаред. – Это слово не подходит для моей работы. Скорее, оригинальный. Выдающийся. Потрясающий.

- Звучит совсем не плохо.

- О, да! И я готов работать даже ночью для того, чтобы закончить картину.

- Чтобы завтра снова серьёзно проспать и пропустить занятия? Кажется, именно поэтому мама попросила меня навестить тебя в университете именно сейчас. По крайней мере, спать ты должен достаточное количество часов.

Недовольный взгляд в ответ. И пара штрихов к начальному варианту рисунка.

- Хочешь сказать, что я понапрасну трачу время, работая, а не валяясь в кровати подобно бревну? Если ты действительно так думаешь, то лучшим вариантом для тебя будет вернуться домой и оставить меня в покое. Ну... после того, конечно, как я напишу шедевр. А потом – можешь спокойно убираться, Шенн. И я даже не...

Это наигранное негодование, в нём нет и капли искренности. Джаред вовсе не хотел, чтобы брат вновь оставлял его в одиночестве, лишив вдохновения и сил. Младшему Лето требовалась поддержка, он хотел, чтобы Шеннон был рядом, даря надежду и терпение. Но гордость говорила сама за себя, не подчиняясь контролю и силе мысли. Хорошо, что старший Лето прекрасно знал об этой особенности характера Джареда, иначе он бы и вправду решил, что должен оставить брата в покое.

- Ты ведь знаешь, что это слабая попытка, - усмехнулся старший Лето, стараясь осторожно размять шею. – И так просто тебе от меня не отделаться! Поэтому я остаюсь и позабочусь о том, чтобы ты спал не менее пяти часов, хотя даже это – уже предел. Неудивительно, что твой вид оставляет желать лучшего.

- Расскажи-ка поподробнее, - пробормотал младший Лето, прикусив кончик кисточки, так что его губы окрасились в красный и тёмно-коричневый, - интересно знать, как же я теперь выгляжу. Неужели, оживший зомби?

- Почти угадал. У тебя синяки под глазами – тёмные круги, кожа бледная, глаза красные, а на голове полнейший бардак. Потому я должен прийти на помощь.

- Как супергерой в дурацких лосинах? – хмыкнул Джей, не отрывая взгляда от работы. – В дурацких лосинах с плащом?

- Я просто буду здесь, Джей, прими это как данность. Не нужно путать меня с предметами мебели, но по мере сил я буду пытаться не мешать тебе, не вмешиваться в твою личную жизнь и не давать советов.

- Но ты ведь мой старший брат?

- Точно. Поэтому мне придётся остаться. К тому же, я и сам этого хочу.

- Не двигайся. Это сбивает меня с толку.

Тёмный профиль на фоне малинового закатного неба – ни отличительных черт, ни взгляда – один лишь силуэт в золотистых лучах уходящего солнца. Эффектно, пришла в голову мысль. Возможно, именно так. Стоит подбавить чёрной краски здесь и там, сделать закат ещё более ярким, прочертив голубоватые стрелы бледных облаков на полотне.

- У меня болят плечи, - кажется, старший брат почти готов сдаться.

- Ты сам вызвался мне помочь.

- Вовсе нет! Это ты заставил меня просидеть на чёртовом диване у окна последнюю пару часов.

- И это действительно то, что мне нужно. Замечательно, что ты здесь.

- Ага, тебе не придётся платить деньги моделям, чтобы те играли в страсть и высокомерие на твоих картинах. Уж лучше ты изобразишь меня.

- По крайней мере, всё по-честному, - младший Лето пожал плечами, только сейчас заметив, что несколько цветных капель осели на белой ткани футболки, став самыми тривиальными кляксами, одна из которых напомнила о потёках крови, отпечатавшись на коже.

Контраст. Словно журнальная вырезка – силуэт человека, черты которого скрыты так тщательно, надёжно и умело, что посторонний никогда не догадается, о чём же хотел сказать художник, рисуя этот портрет – наполовину стёртый смысл, тщательно замазанная малиновым и красным суть произведения, а уж о том, что скрывалось за этой чётко выделенной линией, что делит картину пополам, рассказать не захотел бы даже её автор.

Тонкая грань между абстракцией и реальностью – стоит только разобраться, ведь рисунок – как и сон – лишь выражение скрытых желаний, и данный профиль Джаред узнал бы даже в толпе, в незнакомом городе, на краю земли, где никогда не ожидал бы встретить этого человека. Длинные ресницы, мягкость которых так легко ощутить, стоит лишь прикоснуться. Это тоже своего рода картина – только невидимая, нарисованная пальцами без красок и холста. Ты просто ведёшь непрерывную линию ото лба по переносице, чувствуя резкий переход и маленькую впадинку перед тем, как обрисовать контур губ – осторожно, стараясь не ошибиться. Подбородок – квадратный, волевой, поросший щетиной, и ни один рисунок не смог бы передать это неповторимое ощущение тепла и мягкие уколы едва отросших волосков.

- Я вовсе не за этим приехал, Джей, - ну, вот, и не получится закончить картину, ведь для этого совершенно необходим непосредственный контакт, чтобы затем перенести собственные чувства и эмоции на полотно. – Я знаю, что ты мог подумать. Я скучал по тебе, но мы всё решили. И я здесь лишь по причине того, что Констанс велела мне приглядеть за тобой.

Джаред замер, чувствуя, что ему нужна кисть, оставленная всего пару минут назад у мольберта вместе с палитрой и тюбиками с масляной краской. Он мог бы объяснить, почему бросил рисовать и вместо этого оказался так близко, недопустимо близко, чтобы вновь почувствовать знакомый запах, услышать чуть хриплое дыхание, ведь они не виделись так долго, и его оправдания никому не нужны. Всё и так ясно: он словно стальная скрепка для бумаги – маленькая, слабая, согнутая в невероятную спираль, и Шенн – он магнит, большой и сильный, и с этим притяжением ничего нельзя поделать, так что нет смысла извиняться.

- Значит, если бы мама ничего не сказала, ты бы так и не навестил меня?

- Нет. Думаю, что нет. Я просто надеюсь, что всё устроится, - как же глупо это звучит!

- Ты просто решил свалить всё на меня, большой брат!! Ты знаешь, каково мне, знаешь о моих чувствах, но не стремишься помочь!

Этот спор мог бы длиться вечно – ведь нельзя сказать точно, что в таком случае может оказаться избавлением, а что лишь принесёт дополнительную боль.

- Я просто делаю то, что, как мне кажется, сыграет хоть самую ничтожную роль в будущем. Я пытаюсь отделаться от мысли, что должен уступить тебе, признать всё, и будь, что будет. Но это не так, Джаред!! Я не могу дать тебе надежду и не могу дать тебе шанс, потому что я сам лишён этого. И я не знаю, где выдают совершенно бесплатно радость, счастье, здоровье и смелость. Вот и всё.

Младший Лето вздохнул. Слишком много шума, ведь если проблема неразрешима, стоит забыть о ней и пытаться жить дальше. И у него не было никаких идей по поводу того, как можно вылечить эту ненормальную привязанность, избавиться от зависимости, перестать любить собственного старшего брата – но совершенно не в том смысле, в котором нужно. Хотеть его, думать о поцелуях с ним, ждать, когда он решиться прийти, осознавая, что этот момент никогда не наступит. Предпринимать редкие и безрезультатные попытки заставить его понять, но ведь Шеннон бывает твёрже кремня. Он прекрасно осознаёт то, что запреты, и рамки, и мораль, и прочая чепуха никогда не исчезнут и не позволят им быть ближе. Он осознаёт, насколько они заперты в этой комнате, любом доме, опутаны проводами и колючей проволокой лишь для того, чтобы никто не узнал.

- Ты хотел нарисовать портрет. И у меня всё болит.

Да, подумал Джаред, и у меня тоже. Внутри горит острое пламя, как всегда и бывает в присутствии старшего Лето, но нужно сдерживать себя, нужно делать что-то, чтобы вытеснить из головы неправильные мысли. Поэтому можно просто рисовать, выплёскивать нерастраченную энергию, мысленно касаться этих губ и ресниц, пусть на картине всё так плоско и фальшиво.

Шеннон покинул комнату полчаса назад, но работа всё ещё не была завершена. Джея не покидало ощущение странной пустоты, которую необходимо было заполнить, но этот закат, напоминающий талое мороженое, перемешанное с густым малиновым джемом, отвлекал его от работы, мешал сосредоточиться. И та таинственно ускользающая от сознания деталь, что должна была быть здесь, могла бы затмить надоедливое яркое пятно.

Что-то важное, но с первого взгляда незаметное. Секретный шифр, понятный лишь двоим.

Подумав, младший Лето добавил к тёмному силуэту тонкий штрих зажженной сигареты, кончик которой он выделил ярко-жёлтым и красноватым, выведя серые в сумеречном вечернем свете кольца дыма. Просто для того, чтобы не забыть: стоит лишь отпустить себя, как пути назад не будет.

 

Удивительно, как долго могут не спать машинисты поездов метро. Кажется, спустись в любой час ночи или дня – и вот он – комфортабельный и абсолютно пустой в столь поздний час вагон. Прохладный блестящий металл, тёплая искусственная кожа сидений, кроваво-красные прямоугольники стоп-кранов по стенам... Романтика, чёрт возьми!

Они решили обосноваться в самом конце вагона, где линии поручней складывались в причудливый узор из линий и изгибов, опоясывая, заключая в пластиково – стальные объятия. Мэтт едва слышно вздохнул, улыбнувшись. Спать не хотелось, вместо этого тяжёлые волны усталости накатывали, тянули тело в монотонно вздымающуюся, словно грудь глубоко спящего человека, задумчивую глубину. Джаред, который, кажется, всё-таки задремал, почти парил в воздухе, вцепившись в плечи Воктера, чуть вздрагивая при каждом неосторожном рывке пустого, словно консервная банка, вагона. Младший Лето, пожалуй, не желал говорить и обсуждать что бы то ни было, полы его плаща покачивались в такт движению поезда, и не было ничего более приятного для Мэтта, чем эта тишина и пробирающее до нутра тепло пополам с гулким ритмичным стуком колёс.

Бессонница. Метро – наиболее подходяще место для бесцельного времяпрепровождения. Можно, открыв дверь, ту, что совсем рядом, и пройти в другой вагон, а затем всё дальше и дальше, в самый конец состава, где мысль оборвётся, оказавшись в тупике, откуда выход лишь один – повернуть назад. Какой бы путь ты не выбрал, в метро это всё равно закончится пустым железнодорожным полотном, рельсы которого уходят в мрачную глубину туннеля, и всё, что остаётся – это сойти на станции, чтобы в очередной раз убедиться, что жизнь – нескончаемое переплетение идей и направлений, замкнутый в один чудовищный круг, целую кровеносную систему, пространство которой тебе придётся бороздить с другими, такими разными и непохожими песчинками, эритроцитами и лейкоцитами.

- Ты слишком серьёзен, - в полусне. – Такое до добра не доводит. Вот Шенн тоже всегда был таким собранным, таким старшим братом, который думал, что всё сможет решить за меня. И к чему это привело?

Не нужно.

Не время для откровений.

- Куда мы едем? – Джаред и вправду пытается научиться доверять, если спрашивает об этом столь беспечно?

- Ко мне.

- К тебе, - успокоено повторил младший Лето, прижавшись к Воктеру ещё сильнее. – Это не так уж и плохо.

Возможно. Эта ночь такая долгая, и осталось ещё достаточно времени до начала очередного дня, странного, мутировавшего рассвета, который вдруг окрасит небо в лиловый, терракотовый и бледно-голубой.

Может быть, это отвратительно неправильно, ужасно, катастрофически кошмарно, и стоит вернуться в студию, бросить там младшего Лето, и провести это время в полном одиночестве, кусая ладонь в попытке избавиться от потрясающе ненормального чувства незавершённости.

- К тебе – это звучит обнадёживающе, - кажется, Джаред ещё не исчерпал свой собственный заряд сумасбродности. – Это звучит потрясающе. А где ты живёшь?

Тон подразумевает, что человек действительно заинтересован, кажется, так и есть, и в данный момент повода для того, чтобы старательно не верить, не существует.

- Далеко-далеко, за семью морями и двадцатью небоскрёбами нового микрорайона. Что-то вроде этого. И, кстати, мы приехали.

Машинисты поездов – их никто никогда не видел, ведь первый вагон состава останавливается где-то во тьме, лишь яркий свет фар напоминает о том, что есть люди, которым так легко подчинить стального зверя себе, не важно, как: лаской или силой воли. Это всё равно власть, так или иначе. И где-то далеко один из них переключает рычаги, нажимает кнопки, и двери с тихим шипением открывают проход в иной мир – статичный и холодный кафельный короб чистой ночной станции.

Всего лишь семнадцать минут – и вот они на пороге тёмной, освещённой лишь одиноким ночником квартиры. И нет времени даже на то, чтобы раздеться полностью – шнурки ботинок путаются, штанины джинсов – словно змеи, анаконды - оплетают голени. Засунуть член в чью-то задницу – это ещё полдела. Гораздо важнее осознать, что это именно та задница, которую ты искал уже очень долго.

А следующее утро наступит всё равно. Солнце поднимется, осветив комнату золотистым светом.

- Ты в курсе, что у тебя на потолке трещина, идеально совпадающая по форме с рекой Колорадо где-то в районе Гранд Каньон?

И Мэтт вновь почувствует себя недальновидным придурком, который живет лишь одним моментом, не задумываясь о том, насколько быстро и беспричинно может меняться настроение людей в этом мире.

 

Как нужно вести себя, когда умирает человек – твой родственник, с которым ты не общался последние несколько лет? Как поступить, если просто не представляешь, что делать и говорить? И что означает та совершенная и абсолютная пустота внутри?

Есть одно чувство, точнее, полное отсутствие каких-либо эмоций, когда идёшь по пустынному кладбищу, усеянному мраморными могильными плитами, и ощущаешь лишь мир, тишину и спокойствие. Возможно, есть кто-то рядом, кто разбит горем, чьи слёзы – вернейший признак того, что произошла трагедия, но это не оказывает никакого влияния на тебя, не вызывает ничего, кроме постепенно растущей тяжести усталости внутри. И сам пугаешься собственного безразличия, ведь отсутствие эмоций – словно индикатор того состояния, что владеет сознанием на самом деле. Пустота – тоже космос, микромир, в котором бушуют свои бури, остановить их слишком сложно и, скорее, даже не нужно лишь для того, чтобы понять себя, понять, есть ли капля разума в том беспорядке, что твориться в голове.

Нежданная и непредсказуемая, и, кажется, ненужная вовсе любовь, от которой теперь так просто не избавиться, похожа на кладбище, пустынное, мёртвое, со слишком яркими искусственными тюльпанами, ромашками и розами – невообразимо красными, жёлтыми, с ярко-зелёной листвой, что издалека кажется свежей, живой, но стоит лишь приглядеться, как понимаешь, что настоящая здесь лишь осевшая могильная земля да чугунные оградки.

И, просыпаясь утром, не помня о предыдущем дне, ощущаешь его присутствие всё равно – в голове множество мыслей, неразбериха, и от этого тревога только усиливается, тревога перекипает через край, чтобы выплеснуться с замешательством, раздражением, беспричинной злостью. Кажется, что всё решено, но это вовсе не так. Для того чтобы разобраться с нежданной любовью, требуется куда больше сил, чем для последнего прощания у гроба умершего.

Это разлад с собой, это новое переживание, слишком сильное, слишком неясное, чтобы найти средство бороться с ним. И точно так же, как и в ситуации с ушедшим почти чужим и незнакомым человеком, смерть которого, как предполагается, должна быть источником горя и тяжких размышлений, эта любовь – а есть ли она вообще? – становится чем-то туманным, размытым, вязким и слишком непонятным для того, чтобы быть разложенным на составные и наиболее важные части.

- Это ведь как потерять кого-то? Любая новая привязанность – отказ от привычного, – Томо, как это порой бывало в последнее время, вмешался в ход мыслей неожиданно, появившись на пороге комнаты. Мобильный телефон утверждал со всей ответственностью: четыре пропущенных вызова. Мэтт вздрогнул.

- Что?

- Обрести, найти, утратить – это всё – понятия одной природы. Так или иначе, жизнь меняется, а это всегда приносит с собой состояние отсутствия стабильности. Кажется, совсем недавно знал точно – есть ты, есть люди вокруг и кто-то, кого бы ты мог любить, но не хочешь делать этого. Не потому что боишься, или не уверен в себе, или не можешь поймать нужный момент. Просто нет надобности. Живёшь, проводишь рядом с ним определённое количество времени, ровно столько, чтобы не скучать слишком сильно, и при этом остаётся минутка и для себя, но затем... Если вдруг возникает шанс, ты, поначалу обрадовавшись, с головой бросаешься в вихрь событий, и потом, несколько дней, часов, лет понимаешь, что возможность что-то изменить – не самая лучшая из возможностей, и, балансируя на краю, пытаясь держать равновесие, ты вдруг осознаёшь, что хотел бы вернуть всё на свои места.

- Ты много знаешь об этом, Томо.

- Пожалуй. Мне самому иногда кажется, что я веду себя точно также. И, наблюдая за развитием твоих событий, я всё больше убеждаюсь в том, что не хотел бы чего-то подобного. Мне нравится моя жизнь, мне нравится моя работа и то, что, возможно, она принесёт мне в будущем. Но мне вовсе не нужно доказывать человеку, что мои чувства подлинны, ведь для него они мало что означают.

- Человеку? Кому?

- Ты знаешь. Ты знаешь его очень хорошо, поэтому нет причин называть имя. И я тоже прекрасно осознаю, насколько он любит не меня, поэтому и не пытаюсь ломать ни его, ни себя, ведь я знаю – в конце концов, мы вернёмся туда, где всё началось.

- Я ничего не знаю о Шенноне. Теперь мне так кажется.

- Ты чувствуешь это, должно быть. Между ними есть что-то большее, чем обыкновенная привязанность. Они братья, но в ином смысле, и с этим ничего нельзя поделать.

- Но я...

- Ты попробуешь, раз уж ты уже начал. Но я не собираюсь. Это было бы слишком тяжело.

- Не потому что ты слаб.

Томо пожал плечами.

- Возможно. Я не отрицаю этого. Есть люди, которые стремятся к изменениям, к достижениям чего-то ещё более значительного, но это не для меня. Я бы не хотел бросать свою прошлую жизнь, отказываясь от неё, ведь и в воспоминаниях есть что-то хорошее, и меня не слишком тянет рисковать. Достаточно того, что есть.

- Может быть, это мудро, - усмехнулся Воктер, глядя на светящийся экран телефона: кто-то отчаянно пытался дозвониться до него.

- Не знаю. Но разумно – скорее всего, да, - улыбнулся в ответ Милишевич. – Возможно, мы никогда друг друга не поймём, но я рад, что наши точки зрения не совпадают. Иначе бы мир был раздражающе-идеальным.

- Ммда. И теперь мне нужно решить... – пробормотал Мэтт, в очередной раз сбрасывая звонок.

- Ты уже ввязался во всё это. Ведь ты волей-неволей даришь надежду.

Телефон вновь завибрировал, приятно грея ладонь.

- Мне пора, увидимся, - кивнул Воктеру Томо, вздохнув.

- Джаред? – Мэтт уже не слушал гитариста, прижав трубку к уху, пытаясь расслышать голос младшего Лето через уличный шум, гудение автомобилей и музыку на заднем плане. – Где ты?

Милишевич, чуть улыбнувшись, прошёл по коридору, остановившись у окна. Внизу, у самого крыльца была припаркована машина Шеннона, который, вероятно, использовал пару минут для того, чтобы выкурить сигарету. Дверца на миг приоткрылась, так что солнечный луч отразился в стекле, и старший Лето швырнул окурок на асфальт. Хотелось повернуть ручку и открыть окно, позвать его, помахать рукой, но Томо лишь покачал головой, отойдя к лифту. Ему следовало бы задержаться в кафе на первом этаже, чтобы друг не стал ждать его и уехал домой. Тогда, пожалуй, можно было бы прогуляться по вечерним улицам и немного подумать. Или же найти неожиданное и такое долгожданное решение.

 

Эта весна была вовсе не типичной для Лос-Анджелеса – на сей раз всё было лишь одним большим отклонением от нормы. Грозы принесли с собой неистовый ветер, который порой норовил вырвать из рук зонт, сломать, растерзать, оставить на мокром после очередного дождя асфальте покалеченным и беспомощным. Надежда на благосклонное лето угасала с каждым новым днём. Для США в это время года более подходящей была бы мягкая жара с тёплыми вечерами, душным полуднем и свежим утром, разбавленным прохладным океанским бризом.

Ветер забавлялся, развлекался, кидая волосы в лицо, и Джаред с некоторым раздражением пытался привести голову в порядок. Мэтт чуть улыбнулся, наблюдая за тщетными попытками друга, протянув руку вперёд, осторожно убрал тёмную прядь, кончик которой попал в уголок губ. Младший Лето кивнул ему с едва заметным намёком на благодарность, но Воктер понимал, насколько сложно человеку, привыкшему закрываться от мира, пряча свои истинные чувства, начать выражать их в полной мере, привычной для окружающих манере.

- Спасибо, - наверное, это прозвучало немного странно, потому что в глазах Джареда мгновенно возникло удивление пополам с подозрением, и он недоумённо пожал плечами.

- За что?

Мэтт снова улыбнулся. Ему нравилось осознавать то, что в младшем Лето изначально заложено куда больше мягкости, чем могло бы показаться на первый взгляд, и теперь он так неторопливо делился этим чувством с Воктером, растягивая удовольствие, наслаждаясь едва зарождавшимся доверием, что возникало между ними.

- За то, что позволяешь заботиться о тебе. За то, что стараешься быть самим собой.

- Чепуха, - фыркнул младший Лето, развернувшись, шагая спиной вперёд, чтобы хоть на миг избавиться от раздражающе-назойливого ветра, швыряющего листву в лицо.

- Ты так долго не протянешь, - заметил Мэтт, но Джей лишь упрямо засунул руки в карманы плаща, пытаясь выглядеть уверенно и чуть высокомерно, хотя, Воктеру казалось, что младший Лето куда больше напоминал сейчас взъерошенного воробья, нахохленного и испуганного.

Опередив Джареда на пару шагов, Мэтт осторожно приобнял его за талию, ведя за собой во избежание неприятных падений и катастроф.

- Гораздо лучше, ага? – нарочито безразличным тоном осведомился он, с радостью отметив улыбку младшего Лето. – Разве, нет?

- Превосходно, - демонстративно закатив глаза, отозвался Джей, стараясь держать марку, но с Мэттом этот фокус никогда не прошёл бы: при всей своей внешней беззащитности он обладал прекрасной способностью видеть окружающих насквозь, особенно, дорогих ему людей, которые порой вели себя не самым лучшим образом.

Они продвигались вперёд шаг за шагом, стараясь не натыкаться на прохожих и столбы электропередач, но всё равно время от времени влезали в лужи, так что к тому моменту, когда окна студии блеснули в лучах закатного влажно-малинового солнца, в ботинках вовсю хлюпала вода.

- Знаешь, что? – поинтересовался Джаред с таким видом, словно знал самый потрясающий, самый невероятный секрет, о котором ему не терпелось поведать.

Мэтт дёрнул плечом, чтобы не выказывать особого интереса. Младший Лето, выждав минуту, решил продолжить.

- Есть идея, - вновь интрига, недомолвки, игра. Но в этот раз фокус не пройдёт. – Давай не будем возвращаться, пусть Шенн и Томо сами со всем разбираются, а мы просто... рванём на побережье, как тебе?

Воктер замер, надеясь, что Джей пошутил. Нет, идея вовсе не казалась такой уж плохой, просто она была... несколько сумасбродной, но, возможно, следует запретить применять данное слово по отношению к младшему Лето – он от природы до краёв полон осознанным сумасшествием.

- Мэтт? – выжидающе.

Прищурившись, Джаред внимательно наблюдал за другом, стараясь выглядеть невозмутимым и слегка равнодушным, но Воктер был готов поклясться, что ожидание изматывает его, медленно, но верно, доставляя массу неудобств, терзая изнутри. Ещё минута, ведь с каждым мгновением ценность положительного ответа растёт, а с ней и вероятность возникновения эмоциональной и яркой реакции в результате.

Красновато-оранжевый диск медленно погружался в бетон и сталь стен, плавя металл, раскалывая стекло, разъедая и разрушая – лишь в воображении – многомиллионный необъятный город, каждый новый вечер готовый умереть, будучи стёртым с лица Земли одним лишь прикосновением заходящего солнца

- Да, - кивнул Мэтт, не отрывая взгляда от подсвеченного неоном неба. – Это отличная мысль.

Никаких «кажется», нет места «наверняка» и «пожалуй», всё чётко, ясно и непривычно твёрдо.

- Я знаю, - пожал плечами Джаред, развернувшись, зашагав по тротуару к горизонту. – Нужно спешить, иначе не выбраться из города и за пару часов.

Так отстранённо. Так искусственно.

- Подожди, - Мэтт и не собирался сдаваться вот так, просто, и слепо следовать за младшим Лето, куда бы тот не отправился.

Время, когда Джей мог безмолвно исчезнуть, оставив его, Воктера, в недоумении и замешательстве, прошло, и теперь ему всё равно пришлось бы принять новые правила, хотел ли он этого или же нет.

- Стой, - это, по крайней мере, справедливо. Или нет?

Младший Лето замер так резко, что Мэтт едва не налетел на него, и развернулся, чуть склонив голову на бок. Невозможно было бы сказать точно, ожидал ли он этого или же лишь хотел казаться готовым ко всему, но выглядел Джей так, что Мэтт невольно улыбнулся, чувствуя себя гораздо увереннее.

- Неужели, ты не рад? – осторожно осведомился Воктер. – Ведь ты предложил что-то действительно стоящее, ты и сам хотел бы сбежать из студии хотя бы на день, чтобы вздохнуть свободнее. И всё, что я вижу – это очередная порция равнодушия в твоих глазах.

Можно было бы ожидать резкого, бескомпромиссного ответа.

Мэтт вздохнул, почти готовый вернуться, подняться по витой металлической лестнице и поработать немного вместе с Шенном и Томо, забыть на время о собственных переживаниях, отложить решение проблем на неопределённый срок.

- Я просто... не привык к этому, - слова дарят спокойствие. – И ты не можешь винить меня.

Конечно же, нет.

- Я буду стараться, - пожал плечами младший Лето, усмехнувшись. – Вот всё, что я могу обещать.

Воктер кивнул.

Плеск волн вечернего океана, шуршание гальки и песка, пронзительные крики чаек. Подходящее место для того, чтобы научиться быть немного более откровенным.

 

- Парни ведь вышли за кофе? – с недоумением проговорил Томо, возникая в дверях с подносом в руках, на котором устроилась пара кружек с ароматным напитком. – Но я не видел их внизу. Создаётся впечатление, что они просто решили улизнуть, чтобы провести вечер где-нибудь подальше от студии.

Шеннон пожал плечами, с ногами забравшись на диван. Ему вовсе не хотелось знать, где пропадают Джаред и Мэтт, лишь одно беспокоило его – необъяснимое пока чувство тревоги, что росло внутри. Может быть, оно было связано с очередным пришедшим в город вечером, и старшему Лето казалось, что время задыхается в сумасшедшей гонке, пытаясь обыграть само себя.

- Держи, - Томо протянул другу чашку с кофе. – Если мы собираемся провести здесь всю ночь, то тебе стоит заправить мозги кофеином.

- И что мы будем делать, если Джей не вернётся? Ни солиста, ни басов.

Томо усмехнулся, хлебнув горячего кофе, невольно поморщившись. Язык почти онемел – верный признак ожога.

- Когда-то ваша с братом группа состояла из  двух человек, - напомнил он, хотя, кажется, старший Лето должен был знать об этом лучше всех. – И вы создавали музыку.

- Да, - улыбнулся Шенн, глядя в окно. – Это было потрясающе. Поначалу идея создать что-нибудь самостоятельно не казалась мне такой уж привлекательной, но Джею удалось убедить меня. У нас не было ничего. Ничего, кроме, пожалуй, мыслей и актёрской карьеры на двоих. Хотя в последнем случае моя роль сводилась к минимуму.

Милишевич устроился по правую руку от Шеннона, приготовившись слушать. Ему нравилось проводить время так: в вечерней тишине, в спокойной обстановке уединения. Если бы Мэтт и младший Лето сейчас вернулись бы, Томо мог бы поклясться, он не смог бы работать, не смог бы заставить себя собраться, ощущая ни с чем не сравнимую горечь утраченной возможности.

Сказки о прошлой жизни – наверняка, Шенн рассказывал их не просто так, пытаясь сказать что-то, донести до гитариста скрытый смысл, намекнуть...

- Но у вас всё равно получилось, - пожал плечами Милишевич. – Очень даже неплохо.

Он улыбнулся собственной шутке.

- Да уж, - кивнул Шеннон, перегнувшись через подлокотник дивана, чтобы дотянуться до установки. Барабанные палочки в его пальцах казались живыми – они извивались, подобно змеям, но без намерения броситься вперёд и вцепиться в руку, нет, скорее, эти египетские кобры были покорными, прирученными, находясь под властью волшебной флейты.

- Это было забавно, - вздохнул Шенн. – Мы просто пытались придумать мелодию, и я задавал ритм. Поначалу всё было странно – мы толком не знали, за что браться, и поэтому всё представляло собой полнейший сумбур, беспорядок, какие-то отрывочные фрагменты... И поэтому нам было так интересно заниматься чем-то подобным. Всё выходило спонтанно, не было планов и схем, расписаний, перевозки аппаратуры, и казалось, словно мы понимаем друг друга с полуслова.

Глоток подслащённой рафинадом горечи. Просто небольшая передышка.

- Теперь что-то изменилось? – осторожно поинтересовался Томо.

Старший Лето взглянул на него так, словно друг сморозил очевидную глупость.

- К сожалению, - коротко бросил он, устроив правую руку на спинке дивана как раз позади Милишевича. – Всё проходит.

Они посидели немного в тишине, только за окном взревел норовисто чей-то байк.

- Можно попробовать, - неожиданно проговорил Томо, не глядя на друга. Ему казалось, что если он повернёт голову, то, встретившись взглядом с Шенном, зальётся краской, а этого ему вовсе не хотелось. – У меня есть гитара, у тебя – барабаны. Разве что петь я не умею.

Старший Лето подавил усмешку. Мысль показалась ему здравой. Последнее время они почти не репетировали – беспричинно, совершенно нелепо, но так получалось. Словно настроения в группе изменились настолько, что каждый раз, когда они собирались вместе здесь, в этой комнате, кому-то вдруг нужно было срочно уйти, не важно, о чём они договаривались. Словно им четверым стало слишком сложно находиться в одном помещении, то ли воздуха не хватало, то ли в микроклимате наступила эра катаклизмов. Душно – слово, которое чаще всего всплывало в сознании. Рыхлое, словно губка, впитавшее литры дождевой воды и запах мокрого асфальта, подогретого солнцем. Они отдалялись друг от друга – медленно, но верно, и, в конце концов, должно было произойти что-то значительное, перелом, срыв, Апокалипсис. Нарастающее напряжение, казалось, указывало на это.

- Согласен, - если есть хоть малейшая возможность отсрочить катастрофу, следует ею воспользоваться.

Ритм – это важно. Ритм – это главное. Канва, чистый холст, на который можно накладывать краски и тени.

Томо неуверенно приблизился к микрофону, и Шенну на миг показалась абсурдной мысль о том, что друг будет петь, однако тот лишь вторил мелодии, не пытаясь тянуть слова, но и не позволяя голосу обрываться резко и бессмысленно. Свой собственный маленький концерт – почти гитарное соло с лёгким оттенком вокала.

- Ну, как, напоминает те времена, когда вы работали вдвоём с братом? – спросил Томо, и было очевидно, насколько сильно его интересовал ответ.

- Немного, - улыбнулся Шеннон. – Немного по-другому. Всё же я не могу представить тебя на месте Джареда.

Милишевич пожал плечами, не слишком осознав, что означает последняя фраза.

- С тобой лучше, - уточнил Шенн, со всей силы ударяя по тарелкам, выбивая из них неповторимый чистый звон, который, отразившись от стен, отправился в бесконечное путешествие вниз по улице к пустому перекрёстку, пересекая дорогу на запрещающий сигнал светофора. – Джей - он привык контролировать всё, а сейчас мы – команда. Настоящие друзья. И это радует.

Возможно, это было сказано под влиянием момента. Бывает так, что люди порой преувеличивают значимость той или иной минуты, стараясь выразить всю в превосходной форме, но чуть позже, вспоминая об этом, они смеются над собой, в очередной раз говоря: «Это, пожалуй, было самой глупой историей в моей жизни». Возможно, его слова не были абсолютной правдой, но Томо казалось, что очарование этого вечера – не просто декорации, не картонные панели с нарисованными на них замками и морями, не тюлевые занавески, призванные изображать туман или дымку, не яркие карнавальные костюмы, а что-то куда более материальное.

- Я мне действительно нравится то, что мы друзья, - повторил старший Лето. – Если бы это было нечто большим, я не знаю, чем это могло бы закончиться.

Милишевич едва слышно вздохнул. Он сознательно отказался от продолжения, и считал это наиболее правильным решением. Будь они в ссоре, неужели, им удалось бы провести вместе такое чудесное время? Шенн и Джаред – чем ближе им хочется быть, тем сильнее они отдаляются друг от друга, и ничего не могут с этим поделать. Всё, что осталось – грустить поодиночке, увязая в трясине ежедневных мучительных размышлений.

 

Мокрый песок тяжёлый – гораздо тяжелее мелких плоских камешков, которые так весело пускать по воде, чтобы они, в пять прыжков преодолев расстояние в несколько метров, медленно опустились на дно.

Скинув ботинки, Джаред неторопливо прошёлся по самой кромке, чувствуя прохладу воды босыми ступнями. Мэтт присел на песок, запрокинув голову так, чтобы увидеть тёмно-синее небо и первые звёзды, которые не приносят ничего, кроме вечерней усталости.

Так много людей живёт слишком далеко от Калифорнии, чтобы иметь возможность прогуляться по сумеречному пляжу Тихого океана, что становится немного стыдно: перед тобой разливаются тёмные воды, пальцы утопают в тёплом песке, и весь этот пустынный пляж принадлежит лишь тебе, а ты смеешь жаловаться на скуку и усталость. Уж лучше бы наслаждаться мгновением, уж лучше бы осознать, что большинство людей никогда не побывают здесь, не смогут коснуться искрящейся в свете луны воды и, уж конечно, не в состоянии будут наблюдать за младшим Лето, медленно бредущим по пляжу.

- Джей, - едва слышно прошептал Воктер, словно пробуя это имя на вкус, ощущая соль океанского ветра, не думая о том, что кто-то может его услышать, но Джаред, остановившись, посмотрел на него с некоторым удивлением, улыбнулся, направившись назад.

Мэтт следил за ним взглядом, мысленно представляя цепочку оставленных на песке следов, которые к утру смоет волной. Младший Лето, не раздумывая, улёгся рядом, не обращая внимания на то, что в волосы набился песок, влажная джинсовая ткань пристала к телу, а футболка задралась, собираясь складками у плеч и шеи, открыв живот. Мэтт осторожно провёл пальцем по прохладной коже, чуть выступающим рёбрам, проникая под мягкую хлопковую ткань. Джаред вздохнул, закрыв глаза, раскинув руки так, что правая ладонь легла на бедро Воктера. Просунув указательный палец в шлевку, он чуть потянул на себя, вынуждая Мэтта подвинуться ближе.

- Интересно, что можно почувствовать, падая подобно звезде с головокружительной высоты?

Воктер замер, не зная, как реагировать на этот вопрос.

- Иногда мне снится, словно я лечу вниз со скалы, а там, на дне полно камней и гальки, и я поднимаю руки, чтобы хотя бы попытаться защитить голову, затем следует удар, которого я не ощущаю. Просто упругое столкновение, словно что-то защищает меня. Всё, что я чувствую – это холод воды из ручья, пробивающегося сквозь обрывистый склон.

- Я обычно просыпаюсь в тот момент, когда разбиваюсь о скалы, - заметил басист.

- Мой же сон продолжается. Я могу подняться на ноги, не чувствуя боли, могу направиться куда-то, не зная цели пути. Может быть, я истекаю кровью, только вот не знаю об этом. Наверное, если бы я спал достаточно долго, то увидел бы, что не пришёл ни к чему. Напрашивается вывод, что лучше бы мне умереть в самом начале.

- Не умереть, - поправил Мэтт, - проснуться.

- Называй, как хочешь, - отмахнул Джей, наблюдая за тем, как песок просачивается сквозь пальцы. – Всё равно иногда мне кажется, что продолжать борьбу бесполезно.

Не каждому даётся шанс услышать откровения младшего Лето, немногим предоставляется возможность коснуться его, поговорить с ним. Почти никому, кроме Шеннона, а теперь, кажется, ещё и Мэтта, так что стоит ценить момент.

- Может быть, нужно немного передохнуть?

Джаред взглянул на друга, пытаясь понять, осознаёт ли он, о чём вообще идёт речь, но Воктер рассеянно улыбался, глядя на тонкую светлую полосу, разделяющую небо и океан, напоминающую об утонувшем в его глубинах солнце.

Лишь избранным разрешалось испытать лёгкое ощущение чуть обветренных губ или же поцеловать его глубоко, обстоятельно, жарко – Кристи, Скарлетт, Камерон, а вот теперь ещё и Воктер – куда менее известный, чем все эти дивы. Иногда Мэтт вспоминал и о старшем Лето, но подобные мысли казались ему наиболее неподходящими.

Можно не думать о том, кто и когда чувствовал его дыхание так близко, и сколько сердец замирало на миг, перед тем как разбиться. Наверное, всем его девушкам было сложно расставаться с ним – слишком уж привычен запах кожи, пота и волос, чтобы забыть в одну минуту о когда-то беспредельной, всепоглощающей любви. Хотя, скорее, нет – влюблённости. Наверное, младший Лето и вправду неспособен открыться кому-то по-настоящему, если есть человек, мысли о котором сдерживают, стягивают подобно верёвкам. И ты прекрасно осознаёшь тот факт, что Джей никогда не будет принадлежать тебе целиком и полностью.

- Интересно, - пробормотал Мэтт, наклонившись к младшему Лето, почти шепча в его чуть приоткрытые губы, - кто из нас лучше?

В ответ недоумённый взгляд с некоторым оттенком раздражения, словно подсознательно он всё равно понял суть вопроса.

- Я или все твои прежние красотки? Почему ты не остался с одной из них?

Удивительно, до чего же любопытны люди. В любви и счастье их всё равно интересует лишь предполагаемый элемент риска – что, если выбор был бы сделан не в их пользу, как всё повернулось бы?

- Потому что они мне не нужны, - проговорил Джаред, глядя Воктеру в глаза, словно соревнуясь в выдержке и силе воли. – И подобные вопросы – опасный шаг, Мэтт.

Пожалуй. Зная тайну, одну тайну на двоих братьев Лето, можно понять, что провокация не доведёт до добра.

- Я понимаю, - младший Лето так и не ответил на самый первый вопрос, но повторять его басист не хотел бы.

Уткнувшись в основание шеи Джареда, Мэтт глубоко вдохнул мягкий запах, проведя языком по коже, двигаясь вверх, стараясь не пропустить ни миллиметра, чувствуя, как тёмные пряди волос чертят невидимые линии от виска к скуле и подбородку. Приподнявшись, опираясь на локоть, он мягко захватил ртом нижнюю губу Джареда, прикрыв глаза на миг, но младший Лето неожиданно отстранился, поднявшись на ноги, отряхивая одежду от песка.

Басист прерывисто вздохнул, не желая отпускать ускользающее ощущение тепла и тревоги, действующее на него подобно алкоголю, миниатюрной бомбой взрываясь в голове.

- Пойдём, Мэтт, - невозмутимо проговорил Джаред, не обращая внимания на выражение лица Воктера. – Пора.

Тот лишь кивнул, почти не осознавая происходящее, не думая о том, что, возможно, столь небольшая группа людей имеет возможность хранить воспоминания о младшем Лето – бережно, осторожно -  чтобы забывать о подобных моментах незавершённости, разжигающей огонь; распаляющей недосказанности. Манипулятор – слово, которое первым могло бы прийти на ум здравомыслящему человеку. Если же ты пьян, пьян от одного лишь намёка на возможность искренних чувств настолько, что почти падаешь в пропасть меркнувшего сознания, то смысла в том, чтобы пытаться понять собственное состояние, кажется, нет.

 

- Ты поёшь отвратительно, - засмеялся Шеннон, швырнув барабанные палочки в угол, разминая пальцы и запястья. – Но, думаю, я у меня вышло бы не лучше.

Томо усмехнулся, растирая онемевшую шею: новый ремень для гитары оказался слишком широким и натирал плечо, врезаясь в ключицу.

- Очень по-дружески, - ответил он, аккуратно устраивая гитару рядом с басом Мэтта.

Старший Лето пожал плечами: как есть. Милишевич с сожалением взглянул на пустые кофейные чашки, надеясь на чудо, но ничего примечательного не произошло: ни одной из фей не оказалось поблизости, чтобы наполнить фарфор ароматным обжигающе-горячим напитком. Вздохнув, Томо подошёл к окну, щёлкнув шпингалетом, распахнул створки, впуская в студию свежий вечерний ветер с острым запахом свежей листвы и предвкушением очередного ночного дождя: тёмное облако на западе время от времени блистало короткими яркими вспышками молний.

- Послушай, - проговорил гитарист, устраиваясь на подоконнике спиной к сумеречному небу и уличным фонарям, так что Шеннон невольно поёжился, представив, как же лёгко можно сорваться вниз – стоит лишь упереться ногой о стену и оттолкнуться, как следует, и вот – ты уже летишь, чувствуя себя птицей, но всего лишь на миг, до тех пор, пока жестокая реальность не ворвётся в твой маленький мирок в виде испещрённого трещинами асфальта, объятия которого отнюдь не дружеские, не братские.

- Садись лучше сюда, - с некоторой тревогой проговорил старший Лето, похлопав рукой по прохладной коже дивана рядом с собой. – Я не...

- Ты ведь так и не позвонил Джареду, - осторожно заметил Томо, стараясь не обращать внимания на взгляд друга, который уже почти был готов подняться на ноги и лично стащить гитариста с подоконника, чтобы избежать возможных неприятностей.

- Я и не собирался, - недоумённо покачал головой Шеннон, постукивая пальцами по подлокотнику. – Томо, я вовсе не хочу сейчас всё испортить. Кажется, у них с Мэттом стало получаться хоть что-то, и было бы совсем не здорово вмешиваться с глупыми расспросами и совершенно искусственной поддержкой и участием. Хватит с Джея и постоянных расспросов нашей матери, которой всё не терпелось узнать, с кем он встречается, почему и когда. Кажется, именно это стало причиной их дальнейших весьма прохладных отношений. И я не хочу стать кем-то подобным, хотя даже сейчас, когда всё меняется, многое остаётся слишком сложным для меня... И, ради Бога, Томо, слезь с окна, у меня возникают странные опасения!

Милишевич усмехнулся, ощутив неожиданный прилив вдохновения, и чуть наклонился назад, так что угол между поверхностью подоконника и его спиной составил куда больше девяноста градусов.

- Ты напросился сам, - твёрдо сказал Шеннон, и в его голосе прозвучало что-то, напомнившее Томо о его собственных родителях и сестре. Словно он оказался дома – пусть на минуту, но всё-таки побывал там, куда так часто отправлялся во сне, и, очутившись на пороге, почувствовал теплоту деревянного пола, запах корицы и печёных яблок и неповторимый аромат сирени. Хотя гитаристу иногда казалось, что эти воспоминания пришли из детства, а на данный момент никаких сиреневых кустов около родительского дома не росло, и мать уже не запекала яблоки и не посыпала сахаром сдобные булочки. Сейчас, пожалуй, всё стало гораздо более американским, утратив те элементы хорватской культуры, которые они привезли с собой, поэтому сны были единственным источником далёкой и полузабытой правды, с которой Томо ни за что не захотел бы расстаться.

Вцепившись в подоконник, Милишевич чуть улыбнулся, глядя на друга, решительное выражение лица которого напоминало о тех днях, когда Джаред был полон энергии и Шенн, поддавшись настроениям брата, с отчаянным рвением брался за работу, так что даже Джей одобрительно кивал ему, окидывая полным гордости взглядом. Томо не раз становился свидетелем подобных безмолвных разговоров, в которых эта внутренняя связь Лето проявлялась ещё сильнее.

- Перестань, парень, - пробормотал Шеннон, мягко, но решительно сжимая его запястье, чуть потянув на себя, пытаясь заставить друга спуститься на землю, но тот лишь упрямо качнул головой, цепляясь за приоткрытую створку окна.

- Это глупо, по меньшей мере, - немного устало проговорил старший Лето, и это прозвучало так, словно Милишевич вдруг очутился на месте Джареда, которого брат пытался уговорить не шутить и не упрямствовать, но тот, в силу характера, продолжал играть на нервах, испытывать, дёргать за невидимые ниточки. Как только Томо понял это, ему невыносимо захотелось подчиниться и спрыгнуть с подоконника в комнату. Быть младшим Лето отчего-то вовсе не хотелось, и, хотя мысль сверкнула в сознании подобно молнии, отблески которых можно было теперь различить совсем близко, он не успел ничего сделать, когда Шеннон, осторожно приобняв его за талию, потянул к себе, спуская с окна, словно малого ребёнка. Они замерли, глядя друг на друга, и в этой звенящей тишине, казалось, не было ничего неправильного и неподходящего, просто ощущения были слишком странными. Наверное, именно поэтому никто из них не заметил тёмные фигуры двух людей, замерших внизу, на улице, наблюдающих за происходящим.

- Посмотри, им хорошо вместе, - с горечью проговорил Джаред, кивнув на мерцающее белым в сумерках окно студии. – Шенн рад, что пристроил меня. Ему не хватало свободы, а теперь...

- Послушай, это звучит, по крайней мере, невежливо по отношению ко мне, - Мэтт попытался пошутить, но ничего не вышло. Ему и самому было слишком невесело, чтобы пытаться развлечь себя и окружающих. В голову пришла мысль, что он снова – невероятно – попал между металлическими деталями гигантских часов, которые по мере движения скручивали его тело всё сильнее, сдавливая в стальных тисках. Пожалуй, вздохнул он, происходящее не значит абсолютно ничего, как и время, проведённое на вечернем пляже, как и поездка в метро в уединении, как и секс, который, по сути своей, вообще не является чем-то грандиозным и замечательным, взятый отдельно. Наверное, это просто бесполезные попытки развить несуществующие чувства, довериться, не открываясь, построить отношения, всё ещё живя надеждой на счастливый конец другой, отличной от данной, истории. Когда человека тянет в разные стороны, разрывает, словно на средневековой дыбе, то нет смысла идти по дороге разума. Сердце всё равно будет стремиться обратно, туда, где осталось всё, что дорого, значимо, ценно.

- Знаешь, - проговорил Джаред, и слова вырывались на волю вместе с белесыми облачками пара: повышенная влажность, к тому же температура не выше семи градусов, - Я хочу, чтобы ты меня поцеловал. Просто так и прямо сейчас.

Мэтт взглянул на него безо всякого удивления. Он должен был бы привыкнуть к неожиданным желаниям и странным идеям младшего Лето, и ему это почти удалось. Хотя поначалу было нелегко.

Шагнув вперёд, сжав пальцами подбородок Джареда, Воктер накрыл его губы своими, ощущая прохладу кожи, вкладывая в прикосновение всю ту горечь, что разлилась в его душе, пытаясь рассказать, насколько он разбит и растерян, но младший Лето лишь вздохнул, вцепившись в плечи Мэтта, собирая ткань куртки в складки, сминая и стягивая вниз, так что жёсткий край воротника врезался в шею. Вот такой поцелуй вышел – холодный, безмолвный, но дико отчаянный, болезненный и, кажется, такой живой, пусть и далёкий от стандартов страсти и любви. Сумеречный поцелуй на грани близкого проливного дождя и смазанного желтоватого света фонарей. Смешав все ингредиенты, заправив громом и молнией, можно было бы получить те чувства, которые в разных объёмах наполняли души четырёх людей, оказавшихся так близко и одновременно далеко друг от друга.

 

- Так дальше продолжаться не может, - твёрдо проговорил Джаред, сосредоточенно изучая чуть стёртые струны: в тех местах, где металл соприкасался с границами ладов, тонкие выщербленные кольца прорезали внешний слой, добравшись до сердцевины. – У нас просто нет определённой цели, вот почему работа не клеится.

Он стоял, прислонившись к подоконнику, не глядя на брата и коллег по команде, размышляя, казалось, о чём-то своём, одновременно пытаясь донести важную мысль до друзей.

- У меня был план, - он, наконец, отставил гитару, чтобы поднять голову, встретившись взглядом с Шенноном. – Намеревался снять видео, но на данный момент возникли некоторые проблемы с деньгами и оборудованием, к тому же переговоры пока ни к чему не привели. Я понимал, что будет тяжело, но вышло всё гораздо сложнее, поэтому предлагаю разойтись на время.

Он замолчал, ожидая реакции. Парни замерли, все, как один, надеясь на то, что ослышались.

- Это будет более чем благоразумно, - стараясь говорить убедительно, продолжил он. – К тому же, не займёт больше месяца, а я знаю, что тех денег, что мы получили за последний концерт, должно хватить до начала июня, если, конечно, не слишком роскошествовать.

Чуть улыбнувшись, он бросил на Мэтта короткий взгляд.

- Это всего лишь небольшой перерыв, - вздохнул младший Лето, - ничего серьёзного. У меня просто появится возможность вплотную заняться делами группы, и я уверен, что всё получится, и вскоре у нас будет готово новое видео, что-то действительно грандиозное. Это будет неподражаемо.

- Но Джей, - осторожно перебил его брат, - как же наши репетиции, музыка, всё, что мы делаем?

Младший Лето нахмурился, скрестив руки на груди, и Воктеру на миг показалось, что всё недовольство направлено именно на Шеннона, и дело вовсе не в дожде, отсутствии вдохновения и сил, возможности терпеть друг друга, сохраняя при этом себя. Конечно, всё это, собранное вместе, оказывало определённое влияние на сознание, но главная проблема была в другом: Джареду просто сложно находиться здесь, среди людей, проблемы которых кажутся ему незначительными по сравнению с его собственными.

- Скажи мне, Шенн, за всё это время – всю эту чёртову весну – мы хоть раз поработали слаженно или хотя бы нормально? Стоит лишь нам собраться вместе, как всё заканчивается. Что-то происходит, и мне нужно с этим разобраться, как, возможно, и каждому из нас. Понять, есть ли смысл в том, чем мы занимались в последние дни и недели.

Мэтт едва заметно усмехнулся, вспомнив строки из бесплатного журнала, с которого всё и началось. «Что бы ни происходило в мире, в данный момент самая изматывающая тревога – ваша». Вполне соответствует жизненным принципам Джареда Лето, который... А, впрочем, неважно, ведь всё уже решено, и, так или иначе, изменить решение Джея, более того, вдохнуть в него жизнь, заставить его почувствовать энергию, наполняющую тело, в данный момент представлялось невозможным. Мэтт покачал головой, не слушая аргументы младшего Лето, который доказывал что-то брату, по инерции втягивая в спор и Томо, который стал для него теперь человеком по ту сторону реки, что в данный момент разделяла их. Не повышая голоса, не стремясь перекричать старшего Лето, он, возможно, прекрасно понимал то, что подобным образом ничего не добиться, к тому же его брат, кажется, всё ещё не мог понять истинных причин столь неожиданного решения. И Воктер чувствовал себя немного оторванным от реальности, в которой существовали все трое: он был вторым, кто знал, но не мог бы объяснить природу собственной осведомлённости, это существовало где-то глубоко в подсознании – ощущение, что всё это правильно, что так и должно быть на самом деле, ведь если напряжение возрастает с каждым днём, то попытаться уйти от столкновения будет одним из наиболее разумных вариантов. Найти хоть что-то, что успокоило бы то мерзкое металлическое дребезжание дисгармонии внутри. Придумать для себя лекарство – обезболивающее, снотворное, пусть оно не излечит, но поможет забыться на пару дней. Однако, взглянув на ситуацию с другой стороны, можно было прийти к выводу, что глобальный опустошающий взрыв пошёл бы всем на пользу, даже в том случае, если после него остались бы лишь дымящиеся кровавые обломки. По крайней мере, все избавились бы от серой, растянутой на многие мили реальности, в которой материя трещит, готовая вот-вот разойтись по швам, но всё равно удерживает саму себя каким-то невероятным образом от гибели, лишь продлевая собственные мучения.

- Я хотел бы побыть один, - кто сказал это? Джаред? И действительно ли он признался, что за последнее время стал гораздо более слабым, пусть и чуточку более открытым для мира? – Меня совершенно не привлекает мысль о том, чтобы проводить здесь, в этой студии, дни и ночи, не приходя в итоге ни к чему хоть сколько-нибудь значимому. Наверное, нужно просто всё решить.

Воктер нахмурился, ему не понравился столь резкий переход от сухого изложения фактов к чему-то, что подозрительно напоминало о расставаниях, долгих прощаниях и затаённой обиде.

- Мэтт, - басист вздрогнул, понимая, что почти задремал, и взглянул на младшего Лето, который, кажется, был немного взволнован и слегка расстроен, хотя и пытался тщательно скрыть это под маской раздражения, - ты что, не слушал меня всё это время?

Теперь, по крайней мере, Воктер мог бы со всей уверенностью сказать, что предметом разговора всё ещё остаётся вопрос об этих каникулах вне графика, а вовсе не откровения младшего Лето, которые тот предпочитал хранить при себе, нежели рассказывать брату или Томо. Возможно, эти слова предназначались именно для него, Мэтта, и данная мысль была не такой уж и странной, даже приятной, как осознание собственной значимости.

- Прости, Джей, - мягко проговорил Воктер, чуть улыбнувшись, прекрасно осознавая, как он близко к краю в этот момент, почти делая шаг навстречу бушующему ветру и бездонной пропасти презрения, но он очень надеялся на то, что сможет взлететь, даже в эту скрытую, потайную бурю, что разыгралась в душе младшего Лето. – Но я понял, надеюсь, что для нас это не более чем шанс собраться с силами.

Шеннон бросил на друга полный удивления взгляд. Он чувствовал это тоже – некое подобие тайны, существующей между младшим Лето и Воктером, столь напоминающей ему о той, что он сам хранил последние пятнадцать лет, если не больше.

- Отлично, - вздохнул Джаред, не выказав никаких эмоций по поводу фразы друга, но, кажется, успокоившись хоть самую малость: Мэтт мог видеть, как его пальцы, вцепившиеся в ткань рубашки, чуть побелевшие, немного ослабили хватку, и выражение лица неуловимо переменилось, хотя во взгляде всё ещё цвели тревога и сомнение.

- Я надеюсь, что за это время все наши проблемы буду решены, к тому же, у меня есть несколько новых идей, так что этот небольшой перерыв выгоден в любом случае. Стоит лишь немного передохнуть, как всё наладится.

Нет уверенности, и Мэтт понимал это. У них не было никаких гарантий, что всё случится именно так, как предсказывает Джаред. Всё слишком запуталось и перемешалось, и проще, казалось бы, взять самый острый нож, который только существует в мире, и разрубить чёртов узел, чем терпеливо распутывать болезненный клубок незримых нитей, играя с чувствами и мыслями других людей, не задумываясь о возможных последствиях. Представить себя этакой пожилой старушкой, которая день-деньской просиживает в кресле-качалке и вяжет свитер, безжалостно нанизывая на стольные спицы всё новые и новые петли, связывая вместе цвета и узоры, не задумываясь о том, что, возможно, некоторые из них столь несправедливо разделены и разлучены. У судьбы есть подобное хобби – она плетёт реальность, не оставляя выбора, слепо следуя лишь намеченному узору, не задумываясь о том, что даже на идеально ровном полотне порой проскакивают узелки и неровности – те самые, что до сих пор пытаются вернуться и попытаться начать всё заново. Поэтому, наверняка, будущий шарф или шерстяной жакет выходит не совсем таким, каким должен быть. Кривым, косым и неподходящим по размеру.

 

Порой одиночество – единственное спасение, и в этом случае расположение дома немного в стороне от шумного шоссе является наиболее удачным. Ты живёшь в собственном мире, скрытом от посторонних глаз высокой стеной тополей, ветви которых гнуться и шумят на ветру.

Мэтт вздохнул, осознав, что вновь вляпался в грязь, остатки которой тёмной полосой легли на джинсовую ткань у самого края штанин. Воктер невольно улыбнулся, подумав о том, как разворчался бы Джаред, будь он на его, Мэтта, месте. Может быть, Воктер действительно слишком снисходителен к жизни? Если уж следовать философии младшего Лето, стоит быть недовольным тем, что не является нормой, не закрывать глаза на промашки окружающих, судить безжалостно и быть совершенно невыносимым для людей... О, чёрт, это уже перебор! Кажется, так даже Джаред себя не ведёт.

Мэтт покачал головой, надеясь, что застанет младшего Лето дома, в то же время допуская весьма малодушную на первый взгляд мысль, что встречи удастся избежать. Слишком странный день для того, чтобы просто быть рядом, молчать или болтать без умолку. Предчувствие натянутого, словно тонкая полиэтиленовая плёнка, разговора, бессмысленного, отчасти неудачного и ненужного. Если кто-то решительно запирает себя в полном одиночестве, очевидно, на то есть свои причины. Возможно, этот человек ищёт своё решение – лихорадочно, отчаянно, возможно, ждёт перемен, бездействуя, ведь и это порой помогает. Или же спит – во сне, как известно, легче найти выход, хотя бы воображаемый, но столь схожий с реально возможным, тем, что цветной нитью вплетён в буднично-серый день.

Шаг за шагом, и этот дом, где Мэтт никогда ещё не был, всё ближе. Так странно осознавать тот факт, что пространство, отгороженное стенами и стеклом окон, закрытое, словно картонная коробка, крышкой, запертое на замок, скрытое от посторонних глаз, было и остаётся таким чертовски недосягаемым. И сейчас, кажется, возник шанс пересечь границу, ворваться в убежище Джареда, заставить его вернуться к прежней жизни, но прошло всего три дня, а Мэтту казалось, словно за все эти часы он не сделал ничего действительно значимого, поэтому его терзало чувство собственной бесполезности. Возможно, ему следовало бы предпринять что-то первым, стать главным, понять, что происходит.

Четыре широкие каменные ступени, обыкновенная дверь – металл в объятиях тёмного полированного дерева. Наверное, тяжело открывать её, особенно, под порывами такого ветра, как сейчас. Чёрная блестящая кнопка звонка на уровне глаз, но электричество, кажется, отключено, поэтому лучше постучать, тем самым экономя собственное время и силы. Наверное, так уже было: кто-то в нерешительности стоял здесь, на площадке метр на метр, касаясь ладонью прохладного дерева, не понимая, что, зайдя так далеко, глупо возвращаться на исходную позицию. В самом влажном и холодном воздухе остался едва заметный табачный след – признак раздумий, признак прошлого присутствия одного-единственного человека, о котором Воктеру не нужно было думать. Мэтт мог бы послать к чёрту себя и собственные сомнения, но вместо этого он шагнул вправо и легко стукнул костяшками пальцев по стеклу, вслушиваясь в монотонное дребезжание.

Там, внутри, в мутном сумраке, подкреплённом светлой дымкой льняных занавесок, угадывалось движение. Беззвучное, едва заметное. Неясность его завораживала, притягивала взгляд, когда Мэтт, спрыгнув с крыльца, заглянул в узкую щель между деревянной рамой и краем занавески – тёмный провал, не осознавая даже, что подглядывать – не самое лучшее занятие. Кажется, стука так никто и не услышал.

 

Двое в студии, двое за окном, пытаясь убедить себя в надобности и важности поцелуя, первым же нужно разбавить неловкость хотя бы парой простых слов.

- Я не собираюсь ничего предпринимать, - Томо попытался отвернуться, вывернувшись из невольно возникших объятий, так что теперь Шеннон видел его лишь в профиль, - и ты с лёгкостью можешь меня отпустить.

Наверное, это действительно было лишним.

Старший Лето молча кивнул, отступив на шаг, чтобы не усугублять ситуацию. Он пока и сам толком не понял, в чём смысл и суть происходящего, в чём причина его собственных действий и существует ли таковая в принципе.

- Я просто пытаюсь остаться в стороне, - проговорил Милишевич, чуть улыбнувшись: вышло не слишком убедительно. – И знаю, что так нужно.

Невыносимо-терпкое желание задать этот вопрос: о, Господи, откуда? Откуда обычный человек может знать о том, что произойдёт, о последствиях тех или иных поступков, о собственной роли в этом мире, если даже ближайший шаг для него – непредсказуемость и неожиданность? Так хочется прокричать или прошептать эту короткую, но вполне самостоятельную и самодостаточную фразу и убедиться в том, что невозможно предугадать действия окружающих и порой самого себя. Оставь эту роль – большого начальника – кому-нибудь другому, иначе ни к чему хорошему это не приведёт.

- Мне кажется, что я начинаю понимать, - пробормотал гитарист, - и мне это не слишком нравится. Мы словно проросли своими проблемами и страхами друг в друга, и теперь слишком больно даже пытаться что-то решить.

Шенн хмыкнул. Было не очень смешно, просто пустота требовала содержания, заполнения, пусть даже откровенным мусором, подобием чувств и эмоций. Общая схема возникла в сознании: отчётливый квадрат, в котором они застряли так нелепо. Не хватало бы теперь ещё и того, чтобы Мэтт вдруг решил, что Томо – его судьба и любовь до гроба, но для такого им пришлось бы собраться вместе и хорошенько напиться. А, может быть, это и стало бы решением, кто знает.

- Тебе не хватает его, - это голос за кадром липкой, как стылая овсяная каша, мелодрамы, мысли главного героя, озвученные, так беспринципно извлечённые из его головы, слитые в одно ведро, выплеснутые на экран телевизора. – Ты знаешь, что никто и никогда не сможет его заменить. И я здесь совершенно не при чём.

Жизнь всегда даёт сомнительные шансы, и тебе кажется, что обходной путь существует, старательно подгоняет грубоватые заготовки к ситуациям и вечному поиску. Так умело и ровно, что кажется, будто любить и жить дважды разрешается, поэтому всё могло бы закончиться отлично. Томо и Шеннон – по крайней мере, один из них обречён, Джаред и Мэтт – вечный безмолвный спор равнодушия и доброты. Наверное, наилучший вариант. Но гитарист – он ведь до ужаса сознательный, хотя старший Лето так привык к тому, что именно Воктер – совесть их маленького мирка.

- Не нужно следовать тем же путём, что и твой брат – он и так запутался в самом себе слишком сильно, чтобы быть примером для подражания. Не нужно пытаться привязать себя ко мне – это не выход.

- А что... тогда делать?

Вот и главный герой заговорил. Неуверенно и тихо. Нетипично для воображаемо-центрального персонажа, который должен спасти всех и вся, чтобы обеспечить зрителю приличный финал. Не хотелось бы, чтобы конец той верёвки, из которой сплетено всё вокруг, повис в воздухе...

Шеннон развернулся, направившись к дивану, на ходу подцепляя пальцем картонную крышку сигаретной пачки, чтобы вдохнуть немного спасительного дыма.

- Я хотел бы быть рядом, - на фоне чёрного провала окна фигура Томо словно очерчена яркой линией неоновой подсветки, - но тогда всё будет слишком просто.

- Что в этом плохого? – пробормотал Шенн, вытянув ноги вперёд, внимательно изучая взглядом носки потрёпанных кроссовок. – По крайней мере, вышло бы по-честному.

Гитарист вздохнул, покачав головой. Подумав, приблизился к другу, замер, прислушиваясь к собственным ощущениям, и, в конце концов, устроился рядом, подперев голову рукой.

- Ты и вправду так думаешь?

Ни слова.

- Всё переросло бы в тихую ненависть. Твою, мою, Джареда. Твой брат убил бы меня лишь за мысль о поцелуе с тобой.

- Нет.

- Ты сам не знаешь, о чём говоришь. Человек, влюблённый в тебя на протяжении всей своей жизни, не расстался бы так просто со своими чувствами. По крайней мере, не Джаред.

- При чём же здесь, в таком случае, моё недовольство?

Томо чуть улыбнулся.

- Так или иначе, ты пришёл бы к выводу, что происходящее бессмысленно, но к тому времени, когда ты решился бы покончить со всем, моё присутствие вызывало бы у тебя лишь отвращение.

- Так не бывает.

- Это естественно. И совершенно закономерно. Я знаю, поверь.

- Джареду тоже может наскучить со временем.

- Вы прожили вместе достаточно долго, чтобы быть уверенными друг в друге.

Прямые и совершенно прозрачные намёки.

Чёрт побери!

- Чёрт побери, так что ты мне предлагаешь?!

Наверное, это последствия усталости – заторможенность реакции.

- Наверное, что-то совершенно непристойное.

О, да.

- О, да, и ты, я вижу, совершенно этим не обеспокоен.

- Считай меня Санта-Клаусом, который исполняет любые – даже такие – желания.

- Нет у меня желаний. Это всё глупости. Это мысль одного дня, а завтра я вновь буду старательно пытаться забыть.

- Представь себе, Джей чувствует то же самое, только в гораздо более сильной форме.

- Извращённой. Извращённой форме, - небольшая поправка. Зато насколько меняется смысл.

- Так вышло.

- Это фраза слабаков!

- Это девиз жизни. Я проверял.

- Это попытка объяснить отсутствие причины.

- У тебя она тоже есть? Причина? Как думаешь, почему всё так произошло? Может быть, ты слишком сексуальный для того, чтобы достаться какой-то девчушке, которая бегает припудрить нос каждый пять минут, на деле же трахается с кем попало.

- Думаешь, Джей под это описание не подходит?

Молчание. Наверное, перебор. Стоит притормозить.

- Нет.

- Ты знаешь?

- Пожалуй.

Всё должно было быть не так: начало романтике положено, первый шаг сделан, и в этот момент согласно расписанию прозвучали бы какие-то милые и глупые слова вперемешку с лёгкими поцелуями, признаниями и надеждами, но – нет. Не вышло. Или не сработало. Два человека, потерявшиеся в мире, казалось бы, созданные если не друг для друга, то вполне способные сыграть роли запасных вариантов.

В мире людей так не бывает. Сколько бы ты ни старался полюбить человека, не предназначенного тебе, ничего не выйдет, чёрт побери!

Преграда.

Шенн чувствовал присутствие брата, которого здесь, в комнате, не было, но причина этой едкой горечи, что наполняла теперь старшего Лето, могла бы быть лишь в одном: старая связь болела, как полузажившая рана, не желала обрываться, пусть и с фонтаном крови, пусть и с плотью, и с нервами, когда чувствуешь себя так, словно на живую вырезают аппендицит или ампутируют руку. Наверное, им вообще суждено провести всю жизнь в этом вязком мутном сером киселе обыденности и оторванности. И каждый из них заперт в рамки морали и закона, в свои собственноручно выстроенные воображаемые клетки без спасительных квадратов дверей, без брешей в конструкциях, без лазеек и висячих замков, которые тоже дарят надежду. Единственный щелчок проволочной отмычки в тёмном металлическом нутре, и пусть к свободе становится короче вдвое.

- Иногда мне кажется, что я тебя люблю, - едва слышно пробормотал Томо, чуть наклонившись вперёд, касаясь губами лба старшего Лето, целуя, словно покойника или маленького ребёнка. – Но это всё не по-настоящему. Это иллюзия момента, вызванная наполовину скрытым отчаянием одиночества. Ты сам всё выдумываешь, как, впрочем, и я.

- А что же тогда действительно реально? – беспомощно протянул Шенн, бросая на друга полный отчаяния взгляд.

- Дружба, наверное, - пожал тот плечами. – Готовность помочь и объяснить всё.

- Кто сможет доказать, что все твои слова – правда... Может быть, ты не представляешь своей жизни без меня, но вынужден скрывать это?

- Придётся решать самому, - улыбнулся Милишевич.

Откуда в нём такая странная мудрость? Загадочность? Или же лишь необъяснимо-тревожная трусость открыться и стать более уязвимым? Старший Лето вздохнул. Порой это пугало его, но чаще всего приводило в замешательство.

- Никогда раньше не замечал, что в тебе скрыто так много, - проговорил он тихо, бросая взгляд в открытое настежь окно. Там, за тонкой гранью подоконника начиналась тьма с её яркими пятнами ночных фонарей, и что-то определённо происходило: ветер утих, словно кто-то выключил гигантский вентилятор на длинной ножке. Такие часто стоят за спиной продавщиц в мелких магазинчиках, грозясь зажевать лоскут реальности вместе с краем шёлковой блузки.

Двое, что стояли на мокром после дождя тротуаре, разорвали поцелуй, не глядя друг на друга. Невообразимо необъяснимое состояние, когда не чувствуешь ничего, не думаешь ни о чём, словно разум утрачен безвозвратно. И вряд ли от безграничного счастья. Скорее, от сомнений в том, что нужно делать дальше.

 

Это всего лишь движение. Ведь можно бесцельно мерить шагами комнату, пылесосить под музыку или рыться в ящиках письменного стола в поисках клочка бумаги с записанным на нём очень важным номером телефона или адресом электронной почты. В темноте слишком сложно разобрать, поэтому очень легко обмануться, принять кое-что не слишком желаемое за абсолютно действительное. Мэтт вздохнул прерывисто. Смысла в том, чтобы продолжать подозревать, шпионить или сомневаться, кажется, не было. Воктер должен был бы с лёгкостью убедить себя в том, что пора вернуться к двери и попытаться намекнуть о своём существовании ещё раз. Шагнув назад, не в силах отвести взгляда от тонкой тёмной полоски, предоставляющей широкий спектр возможностей для наблюдения, для такого незаконного вторжения в личную жизнь и попыток разобраться в происходящем. Вязкие сумерки проникли в дом через замочную скважину и узкие щели между стеклом и деревом оконных рам, создав обманчиво-насмешливую атмосферу тайны, которой могло и вовсе не существовать. Мэтт покачал головой, надеясь, что с июньским солнцем его странная болезнь, разделённая теперь на четверых, точнее, навязанная четверым, оставит его, даст возможность вздохнуть свободно и прожить это лето, наслаждаясь каждым днём. Что-то творилось в мире, или же в его собственной душе, если ощущение бесцветности, монохромности разъедало его, подобно щёлочи, смешивая с майской осенней слякотью.

Прислонившись спиной к двери, чувствуя прохладу дерева и надёжную безнадёжность вечера, Воктер прикрыл на миг глаза, неожиданно ощутив близость воспоминаний.

Это было их с Джаредом время, та ночь после столь неожиданной встречи в студии и последующем очаровании пустых вагонов метро. И трещина на потолке не в силах была испортить вечер. Воктер улыбнулся. Он мог бы с лёгкостью забраться на старую, приобретённую на строительном рынке стремянку с отвёрткой и молотком и пробить целую дыру, не обращая внимания на снежные хлопья извёстки и серую дымку растёртого в пыль бетона. В жизни на последнем этаже есть и свои преимущества. Доступ к небу. Отсутствие каких-либо преград, возможность в любой день и любой час взглянуть на звёзды. Джей не мог бы понять, что трещина на потолке – лишь начало чего-то большего. Уродливый излом, который при желании мог бы стать окном в мир, где нет запретов или глупых ограничений. Тогда, наверняка, всё закончилось бы гораздо раньше и легче. Отсутствие правил – шанс подняться чуть выше в собственных глазах, оставив роль неудачника за пределами собственной маленькой реальности, получить персональный кусочек счастья в свободное пользование.

Движение в глубине комнаты за тонким полотном занавески не давало Мэтту покоя. Оно граничило с безумством воспоминаний, между сегодняшним вечером и тем, давним, протянулась тонкая нить схожих чувств и ощущений, и даже будучи отделённым от основного пространства дома этой чёрной самоуверенной дверью, запертой на замок, Мэтт смог бы понять, насколько он близок к тому, чтобы закрыть глаза и раствориться в этом вечере, стать его тёмно-синими глазами, загадочной полуулыбкой, проникнуть внутрь и убедиться в собственной правоте.

Они не могли бы быть ближе – расстояние, сокращённое до минимума, до нанометров, сжатое до состояния нейтронной звезды, не желало умирать в объятиях и прикосновениях, поэтому ощущение незримого барьера не оставляло.

Как близко могли бы быть Джаред и Шеннон? Неужели, подумал Мэтт, кожа к коже, идеально сложенные, словно детский конструктор или мозаика-головоломка? Так близко, что слышно, как кровь бежит по чужим венам.

У Воктера не было вредных привычек. Разве что, чрезмерный альтруизм. К сигаретам же он не прикасался с тех пор, как чуть не подавился собственными лёгкими после одной-единственной затяжки. Внутри тогда всё разрывало кашлем на части. Испытать подобное ещё раз не было никакого желания.

Но ведь сейчас тюлевая занавеска пропитанного никотином дыма могла бы виться вокруг них, окутывать, обжигать пальцы и губы... Неужели, Шенн не бросал курить намеренно, надеясь, что горький привкус сигарет навсегда въесться в его волосы и кожу, преследуя и удерживая на расстоянии младшего Лето? Невообразимо. Сила ассоциаций огромна, и теперь, стоило лишь Джареду почувствовать табачный оттенок в воздухе, как нужный образ мгновенно возникал перед глазами.

Хорошо, когда в человеке есть хотя бы капля исключительности. В этом случае помнить о нём гораздо легче.

Стоя на границе чужого дома и ещё более враждебного города, можно сойти с ума от столь странных фантазий, причиняющих лишь боль. Жестокое самокопание, ярчайший пример невольного мазохизма.

Неужели, там, за стенами, теплом и возбуждением всё было бы гораздо лучше, гораздо более грандиозно? Пульс на двести, можно не выдержать напряжения, вне зависимости, где ты находишься – внутри или же за пределами этой воображаемой любви. Остаткам самолюбия приходит конец.

Это неторопливое движение внутри – тела – диафрагма поднимается и опускается с каждым новым вздохом. Это неторопливое движение внутри – дома – растянутый в вечности ленивый поцелуй.

 

- Холодно, - пробормотал Джаред, притягивая Мэтта к себе почти неосознанно, в погоне за теплом и защитой, и на данный момент Воктер был именно тем, кто мог бы обеспечить младшего Лето всем необходимым. Мгновение назад им было так жарко, что, казалось, будто внутри всё плавится, горит, но теперь... – Мне холодно.

Это всё из-за погоды – даже в этой небольшой квартире тепло не задерживается надолго, сырость и дождевая вода порой просачиваются сквозь плоть стен, так что дремать, накрывшись одеялом с головой – единственно разумный выход. Спать в этой огромной по меркам одинокого человека кровати, рассчитанной на двоих – словно Мэтт ждал кого-то всё это время с того самого момента, когда заказывал мебель в Интернет - магазине.

- Когда мы с Шенном были совсем маленькими, - прошептал Джаред, утыкаясь лицом в основание шеи Мэтта, создавая островок влажного тепла своим дыханием, - мама нагревала утюг и проглаживала простыни, чтобы нам было не так холодно. Промозглая сырость осенних вечеров – вот от чего она пыталась спасти нас, только вышло не слишком удачно, если даже весной чувствуешь себя насквозь пропитанным сентябрём.

Мэтт чуть улыбнулся, чувствуя, как гудят мышцы после неистово резких движений, как горит кожа на бёдрах, и ломит плечи, всего за миг до этого зажатые в стальных тисках длинных пальцев младшего Лето. Знаете, во что превращается секс с ним? Воктеру не нужно было слушать то, о чём говорил Джаред, ведь изощрённость его метафор порой убивала, и сейчас, прикрыв глаза, он хотел бы вспомнить до мельчайших деталей все те ощущения, что ему довелось испытать.

Может быть, именно так чувствует себя человек, в которого ударила молния. Глупо прятаться от грозы и самого себя под одиноким деревом – единственным на многие километры пустого пространства, ведь именно оно станет целью беспощадной раскалённой до бела электрической пики, пронзающей сердце и мозг, плавящей тело, так что запах горелой плоти преследует потом всю жизнь. Что-то действительно прекрасно-отвратительное, и на кончиках пальцев оседает острая боль, а дрожь в коленях лишь усиливается с каждой новой мыслью о возможном спасении.

Он – Джей – умудряется оставаться угловатым подростком, и секс с ним напоминает об изнасиловании, педофилии и тёмных пустых коридорах. Можно пересчитать его рёбра, скрытые под тёплой кожей, обвести пальцем контур тазовых костей, коснуться выступающих ключиц, провести длинную блестящую и влажную дорожку от седьмого шейного позвонка до копчика. Не нужно изучать анатомический атлас – вот он, перед тобой, с полными фальшивой невинности голубыми глазами и длинными ресницами, и бледными губами, такой тонкий и гибкий, что член мгновенно наливается горячей тяжестью.

Воктеру на миг показалось, что голова закружилась вновь, а внутри всколыхнулась приторно тошнота. Мозг был настолько шокирован потоком информации, половина которой, по крайней мере, представляла собой откровеннейшую подделку, ложные факты и краплёные карты, что не мог сориентироваться, выдавая реакции одну за другой, не пытаясь связать причины и следствия. Глубоко вздохнув, Мэтт пытаясь успокоить землетрясение в собственной голове, чувствуя себя так странно, но, кажется, намного более обычно, чем во время этой грязной и отчаянной любви.

Это работает – определённо – даже при твёрдой уверенности в том, что перед тобой не жертва маньяка, а тридцатилетний мужчина, которому стоит лишь пальцем поманить, как можно с радостью распрощаться с сознанием и здравым умом, желание видеть его слабым и обнажённым, лишённым ненужных покровов доминирует над всеми остальными. И когда он откидывает назад голову, почти справляясь с болью, но всё ещё пытаясь избежать проникновения, автоматически блокируя собственное тело, никто не может понять, насколько интенсивна чернота в глазах, провал зрачка кажется Марианской впадиной, на дне которой свалены тонны гранёных сапфиров и опалов, так что невыносимый блеск бьёт по глазам. Можно терять себя, кричать и биться, сдирать пальцы в кровь, невозможно лишь одно – остановиться. Процесс необратим, словно атомная реакция с последующим ужасающей силы взрывом. Это может выглядеть отвратительно: пот ручьём, застывающий на холоде, пропитывающий кожу и волосы, простыни, жёсткий ритм, сорванное дыхание и отсутствие зрительного контакта. Наверное, эта оборванная, словно провода электропередач в бурю, связь не подлежит восстановлению, даже после целой серии смазанных и торопливых в адреналиновом угаре поцелуев, которые вряд ли значат что-то, лишь оттеняют мутные сумерки комнаты, в которой вдруг становится так душно и тесно, хотя среди вещей, растворённых во мраке, лишь кровать чувствуется упруго и надёжно, всё же остальное представляется миражом, сотканным из тумана и мглы.

Это так обжигает, что ссадины и синяки – совсем не то, на что стоило бы обращать внимание, гораздо больнее касаться стёртой кожи, стёртых мыслей и натянутых до предела нервов. В экстазе забываешь собственное имя, но Джей всегда готов подсказать – он шепчет, выдыхает и стонет «Мэтт» сотни раз подряд, так что возникает ощущение, словно эхо насмехается и дразнит, высказывая мысли вслух из каждого тёмного угла комнаты.

Выскобленная изнутри черепная коробка – диагноз: размягчение мозга. В перспективе – летальный исход от передозировки секса. От этого уже не спастись, поэтому в тот миг, когда белая вспышка душит, бьёт в конвульсиях вместе с вязкой струёй спермы, заливающей простыни, кажется, будто ты уже мёртв.

- Я почти умер, - для верности пробормотал Мэтт, удивившись тому, насколько правдоподобно прозвучала эта фраза. Наверное, в тот момент он и не мог бы мечтать о чём-то другом.

- Что? – сонно протянул Джаред, неторопливо поглаживая затылок Воктера. Он явно согрелся, расслабленно откинувшись на подушки, чуть улыбаясь, кажется, даже не осознавая этого.

Это глупость, блажь, но у каждого есть право на капризы.

- О чём ты? – требовательно повторил младший Лето, приподнявшись на локте, и Мэтту такой интерес показался подозрительным.

- Поздно, - коротко обронил Воктер, - я хочу спать.

Банально. Неинтересно. Тривиально.

- Потрясающе, - зевнул Джей, повернув голову, осторожно коснувшись губами щеки Мэтта, и такой простой, но искренний жест заставил Воктера вздрогнуть с очередной мыслью, столь неожиданно возникшей в сознании.

Что произошло бы в том случае, если бы здесь, на его, Мэтта, месте был один человек, Шеннон Лето, слишком органично вписывающийся в пространство рядом с Джаредом, слишком выбивающийся из антуража смятых простыней?

Каждое объятие братьев – это дрожь в сознании окружающих. Нельзя, теперь Воктер понял это окончательно, наблюдать за ними спокойно, без боли на кончиках пальцев, без чёртового ощущения незавершённости действий, незаконченности фраз. Срытый намёк, отторжение и притуплённое временем отчаяние. Воктер мог бы признаться хотя бы самому себе, что готов сдаться, готов уступить в том случае, если вдруг возникнет хотя бы ничтожный шанс на то, что чугунная ограда, которую каждый из Лето выстроил вокруг себя, один намеренно, другой невольно, рухнет, расплавится, чёрными вязкими лентами опадёт, словно осенние листья, исчезнет... Вот так.

Ты только что занимался почти совершенным сексом, а в следующий же миг представляешь себя сторонним наблюдателем, нет, человеком за дверью, который прекрасно знает о том, что происходит в комнате, но никогда, никогда не расскажет об этом другим. И, находясь в одной кровати с Джаредом Лето, чувствуя его спокойное дыхание, стараясь не смотреть на него, чтобы не сойти с ума от боли, щемящей приторной нежности пополам с предчувствием близкой пытки – душу рвёт на части от одной лишь мысли о том, что этот человек никогда не будет твоим - думаешь о том, что оказался в неправильном месте в неправильное время. Недосягаемый. Так странно ощущать себя лишь промежуточным звеном в длинной металлической цепи, оборвать которую не под силу никому. Между Мэттом и младшим Лето – мили холодного пустого и тёмного пространства под одеялом. Они не способны быть ближе, чем есть, им никогда не слиться, не стать одним целым. И здесь ничего не поделаешь.

 

- Мэтт? – прозвучало с намёком на удивление, и Воктер вздрогнул, просыпаясь. И как он умудрился задремать, сидя, прислонившись спиной к стене дома Джареда, не замечая сырого холода, норовившего пробраться под одежду и испытать тело на прочность.

Яркий огонёк на кончике сигареты в густых поздних сумерках спорил с неверным светом ближайшего фонаря, мерцающего в темноте. Тишина.

- Воктер, это ты? – Шеннон глубоко затянулся, и Мэтт отчётливо представил, как медленно дым ползёт по гортани и глотке, тревожит голосовые связки, пропитывает лёгкие никотином.

- Никогда не думал о том, чтобы бросить курить? – невнятно поинтересовался он, впрочем, не надеясь на ответ.

- Что ты здесь делаешь?

Это сложный вопрос, в ответе на который изначально заложено слишком многое, чтобы быть высказанным в один приём.

- Жду тебя, - первое, что пришло в голову. Неожиданный ответ – возможность подумать лишние три секунды. Своего рода отсрочка, но продолжать всё равно придётся. Шеннон задумчиво выдохнул в темноту, отбрасывая окурок в ближайшие кусты, хотя, как показалось Воктеру, хватило бы ещё на пару затяжек. – Ты ведь был у Джареда?

Старший Лето окинул его странным взглядом.

Дверь – тёмная, неприступная, всего в паре шагов – приоткрыта на пару миллиметров, и пространство дома рвётся на свободу, старательно смешиваясь с холодным весенне-вечерним воздухом. Возможно, всего пару мгновений назад произошло что-то важное, а Мэтт благополучно всё проспал.

- Я видел его, - уклончиво ответил старший Лето, запрокидывая назад голову, чтобы всмотреться в глубокое синее небо с белесыми разводами облаков, причудливо-ажурными, словно тонкие кружева, украшенные блёстками мерцающих звёзд.

Шенн и Джаред видели друг друга. Они смотрели друг на друга так долго и пристально, что стало, пожалуй, совсем тяжело. Множество вечеров, проводимых вместе... Как же вышло, что ни один из них не казался ещё настолько длинным и обречённым? Словно заключённые, приговорённые к смерти, проживающие собственную последнюю ночь перед последним многообещающим утром. Наверное, это так невыносимо изматывающе – ждать. Ждать, чего бы то ни было, конца или же нового начала, сам процесс – он так похож на болезненно-растянутое во времени и пространстве проникновение, когда тело под тобой выгибается, почти ломая позвоночник, не замечая, что убивает само себя, корчась в судорогах бесконечной агонии.

Им сложно – этим Лето. Они давно привыкли быть отдельно, даже находясь рядом. Это болезнь человечества, ещё одна глобальная проблема, которую Шеннону предстояло решить наряду с теми, что он выбрал для себя ещё в детстве.

- Будет лучше, - прошептал Мэтт, чуть улыбнувшись. Ему вдруг показалось, что он, листая книгу, обратил внимание на одну из тысячи историй, в которой оказался и сам непостижимым, невероятным образом, оставшись против воли, пытаясь вырваться и вернуться к роли заинтересованного читателя. – Определённо.

Не глядя на басиста, Шеннон торопливо выдернул помятую пачку из-за пояса джинсов, достав из кармана куртки зажигалку. Глубоко вдохнул вновь, прикрыв глаза.

- Ты знаешь, что в темноте вещи выглядят совсем не так, как при свете дня, - задумчиво и отстранённо проговорил, покачав головой. – Бесформенные кляксы пространства, лишённые очертаний и индивидуальности...

Мэтт, конечно же, был в курсе.

- Я никогда ещё не видел, чтобы его глаза сияли так странно и завораживающе. Он совершенно не изменился, не поддался силе сумерек, которые смешивают черты лица с пыльной реальностью, в каком-то смысле даже уродуют. С ним это никогда не случится. Ночь работает на него. Всё работает на него.

- Необъяснимое притяжение, - добавил Мэтт, кивнув.

- Чувствуешь себя странником, которого мучает отвратительно-непреодолимая жажда, а фляга уже пуста, и только миражи вокруг – воображаемый рай, до которого не дотянуться.

Они посмотрели друг на друга, словно очнувшись, приходя в себя, осознав, насколько глупо расставаться с собственными тайнами, одновременно понимая, что уже слишком поздно.

Собственный маленький закрытый клуб для избранных. Те, кому Джаред Лето позволил немного больше, чем всем своим белокурым старлеткам. Насладиться своим телом. Насладиться собой. Быть теми, кто сможет после... Сборище наркозависимых, состоящее из двух человек. Целая толпа, одержимая мыслью о том, что возможность приблизиться к мечте существует.

 

Порой объяснить причины тех или иных поступков слишком сложно, так что ложь в этом случае куда более приемлемый вариант, нежели чистосердечное признание. Уязвлённое самолюбие, осознание собственной протянутой сквозь годы и карту США слабости перед этим чувством, изматывающим, иссушающим. Возможно, время пришло. Огонёк сжигает пальцы, заползает под ногти, шипит и режет кожу, но самое невозможное сейчас – дать волю боли и страху, отпустить оплавленный окурок и постучать по лакированному дереву.

- Ты зачем пришёл? – Джаред нахмурился, приоткрыв дверь ровно на пять дюймов, но даже так старший Лето мог видеть его встрёпанные волосы и тёмный след трёхдневной щетины на щеках. Как ни странно, вид человека, пару минут назад поднявшегося с кровати или же вовсе отказавшегося ото сна, проведя ночь в вязкой тишине и одинокой темноте, очень шёл ему. Взгляд тёмных в сумерках коридора глаз, пристальный, внимательный, ожидающий, прожигал насквозь. – Мы ведь договорились.

Младший Лето отступил назад, сжав металлическую ручку, но Шеннон осторожно коснулся ладонью тёмного дерева, так что теперь, стоило бы Джареду попытаться захлопнуть дверь, он неминуемо прищемил бы брату пальцы.

- Я знаю, - пробормотал старший Лето, чуть улыбнувшись. Ему вдруг показалось, что Джей почти готов сдаться, более того, хотел бы этого сам - разбить стеклянное равнодушие одиночества, избавиться от непрошенного уединения. Сделать хоть что-то, что могло бы помочь.

- Ты ведь не прогонишь меня сейчас, - в густоте лиловых туч громыхнуло, напомнив о неудачах калеки-весны. – Когда мы на самой границе грозы.

Казалось бы, так легко отрицать тайный смысл слов и выражений, отказываясь понимать намёки, но сил на это уже не осталось. Всё ушло на то, чтобы пробить стену вынужденного отчуждения, ставшего таким привычным и родным, что удалось забыть о настоящей привязанности, существовавшей задолго до того момента, когда жизнь – чужая, незнакомая – закрутила, увлекла.

- Можно войти? – поинтересовался Шеннон, решительно шагнув вперёд, преодолевая расстояние, разделяющее их, и себя. – Мы так давно не проводили время вместе.

Зачем. Джаред закрыл глаза, пытаясь понять, чего он хочет теперь. Чувства поблекли, сместились, смешались, словно цвета на палитре, растекаясь по поверхности дерева и души, приводя в замешательство, сбивая с толку. Он посторонился, пытаясь раствориться в сумрачном дождливом воздухе, уйти и оставить попытки разобраться во всём.

Пустой дом, коридоры, лестница, окна и чёрный провал мёртвого камина. Всё отражает состояние человека, обитающего здесь, его усталость, сомнения и нежелание выпустить собственный ураган эмоций на свободу. Это такая вредная привычка, как бесконечное желание курить, тяга запирать себя изнутри, ограничивать и терять индивидуальность, медленно, но верно превращаясь в посредственность и серость. Поначалу это было необходимо, позже оказалось неизбежным. Не избавиться и не смириться.

- Зачем ты пришёл, - шёпотом повторил Джаред, глядя на брата, который остановился у окна, бездумно глядя на чуть трепещущие на сквозняке занавески. – Я ведь почти привык.

Шеннон вздохнул, не оборачиваясь, тяжело и шумно, замер, склонив голову, не представляя, что необходимо делать и что следует.

- Помнишь, когда мы были в Колорадо, мама однажды не вернулась вечером домой? Я тогда страшно перепугался.

- И я, - кивнул младший Лето, приблизившись, почти готовый устроить руки на плечах брата, но в какой-то момент решив остановиться. – Мне было страшно, очень.

Шенн улыбнулся, когда вспышка молнии вспорола дымное небо.

- Только вот причина была в другом, - неожиданно жёстко проговорил Джаред, отвернувшись от брата, разговаривая, не иначе как с неясной картиной на стене или же с собственной мутной тенью. – Помнится, именно в тот день я так неосторожно поцеловал тебя, бро. Наверное, это было совершенно глупо и нелепо. Прости.

Старший Лето замер.

- Констанс тогда просто задержалась на работе, - прошептал он невразумительно, чувствуя болезненную необходимость сказать хоть что-то, чтобы не позволить воспоминаниям управлять собой. – Она позвонила, чтобы предупредить нас... Ей было так жаль, что пришлось добираться домой на такси, заплатив кучу денег.

Джаред взглянул на брата с долей непонятной и потому безликой жалости, пытаясь понять, в чём же состоит их извечная проблема, в чём смысл беззвучного спора мыслей и чувств.

- Скажи мне, Шеннон, - полное имя, полное – это как пощёчина: не слишком больно, но до ужаса обидно, - тебе понравилось?

Провокация. Слова порой похожи на разъярённых пчёл, улей которых разграбил неуклюжий медведь: тому, кто потревожит грозное семейство, уж точно не поздоровится. Слова жалят безжалостно, так что начинаешь задыхаться, словно аллергик, неспособный справиться с недугом. Воздуха не хватает, воздух вокруг выжжен, наполнен тысячами жужжащих фраз и восклицаний.

- Тебе понравилось? – повторил Джаред, устроившись на диване, неловко закусив губу, словно в этот раз ответ был для него действительно важен. – Нет, как же тебе могло это понравиться. Это был первый, самый первый мой поцелуй. Представь, Шенн, я подарил тебе кое-что важное.

Он стал другим. Совсем изменился, то ли за три дня, проведённые в замкнутом и негостеприимном пространстве, то ли за все те годы, разбитые вдребезги, потраченные на других, чужих и ненужных.

- Почему-то только сейчас мне пришла в голову эта мысль, - чуть более успокаивающе, словно для себя и для брата, пытаясь найти ту грань, за которой испытание обернулось бы откровением. – Ты мог бы кое-что сделать для меня?

Это угроза. Угроза, угроза, угроза... Бьётся в голове неважное предчувствие, хочется уйти или просто признать, что напуган или слаб.

- Ты мог бы помочь мне, Шенн? – младшему Лето легко манипулировать людьми: нерастраченная за всё это время энергия копилась внутри, эмоции, заключённые в костяную коробку черепа, крепли и набирали силу, чтобы вырваться под предлогом возмещения причинённого ущерба, компенсации, поддержки, на деле же превратились в оружие. – Это всего лишь...

- Нет, Джей, - у старшего Лето могли бы быть силы сопротивляться.

- Дай мне шанс решить всё немедленно. Ты ведь уже делал такое однажды. Вернее, это был я, но ведь ты ответил мне в тот вечер, когда мама пришла поздно, слишком поздно, чтобы всё остановить.

- Я никогда не говорил ей ни о чём подобном.

- Я знаю. И поэтому прошу у тебя помощи. Мне нужно убедиться.

Убедиться в чём, Джей? В том, что внутри всё вымерло, что было – прошло, исчезло и этим принесло лишь облегчение. Или же узнать вновь, что до конца ещё слишком далеко, чтобы ликовать, и нет уверенности в том, что это чувство не вернётся, будучи ещё более ярким и острым, как игла, прошивающая кожу и мозг.

- Да? – рассеянно переспросил старший Лето, - в чём же дело, Джаред?

- Я хочу поцеловать тебя. Ещё раз – всего лишь второй, если округлить все те тщетные грёбаные попытки долгих лет. Это будет своего рода тестом – просто понять, насколько всё упростилось, оказавшись в рамках морали. Наверное, законы для того и придуманы, чтобы у человека не было возможности выбирать.

- Это неправильно.

- Конечно. Но в любом случае у тебя появится редкий шанс убедиться в том, насколько переменилось моё отношение к миру. Это будет наилучшим доказательством того, что я больше не привязан к тебе настолько, чтобы ждать, ждать бесконечно долго.

- Не нужно этого делать, - предупреждающе прошептал Шеннон, чувствуя, как волнение пропитывает изнутри, бежит с кровью по венам, разносит страшную заразу нерешительности по всему организму.

- Боишься? – недоверчиво протянул Джаред, чуть улыбнувшись. Он знал, что брат почти сдался. – Скажи: «Вовсе нет, бро. Это не страх, это... ужас». Осознание того, что одно лишь прикосновение может стать причиной невозможного, непреодолимого влечения. Нет ничего сложного в том, чтобы признаться, Шенн. Я делаю это каждый день, каждый час, словно тренируюсь перед встречей с тобой. Говорю людям, что люблю их, хотя не верю в свои слова. А они хотят проникнуть в мою душу. Так бессмысленно.

Он даже не пытался приблизиться, так и сидел в самом углу, далеко, дистанцированно и равнодушно. Шеннон сам оказался рядом, глядя на брата устало, с необъяснимой для него самого нежностью – словно внутри него плакало и смеялось одновременно, тревожно и истерически, предвкушая что-то грандиозно-незначительное – по меркам мира и этой полупустой комнаты.

- Ты ведь хотел бы ощутить это ещё раз.

- Так же как и ты, Джей, - старший Лето вздохнул.

- Мы оба, - согласно кивнул тот. – Мы оба, чёрт побери! И от этого не убежать. Я пытался.

- Но... как же Мэтт?

- Мэттью Воктер... Он очень милый, правда. Я мог бы ценить его, мог бы быть с ним всю жизнь и не ощущать себя обделённым. Но для этого мне нужно решить всё окончательно.

Как бы глупо это не звучало, но этот поцелуй мог бы стать завершением истории. Финальной точкой в конце строки, спасением и началом новой весны, тёплой и ясной, как синее небо в кайме ярко-зелёных листьев.

Возможная развязка и всеобщее счастье – ну, или хотя бы Джареда, но ведь и это немалое достижение. Что-то действительно грандиозное, значительное, исторически важное. Сказка с хорошим концом – жаль, что таких не бывает. В любом рассказе присутствует особая двойственность. Читай между строк – и ты непременно поймёшь, насколько всё запутанно и сложно. И в этой сказке останется по-своему проигравший, по-своему победивший и ещё один – непричастный, отстранённый, незаметный. Незначимый, казалось бы, но точно так же вплетённый в повествование, оставаясь его неотъемлемой частью, необходимой, пусть и столь невзрачной на первый взгляд.

Один шаг – и ты за пределами возможного, в ином мире, который гораздо лучше, разумнее и интереснее.

Не стоит лишь забывать о том, насколько обманчивой может быть надежда и даже твоя собственная уверенность. Шенн осознавал, что исход может куда более безрадостным.

Всё чётко до безобразия – два взаимоисключающих эпилога.

Осталось только решиться на риск и позволить адреналину наполнить сердце, все его полости и сосуды.

Его поцелуй не изменился – остался точно таким же полным лёгкой обманчивой неуверенности, тщательно упрятанной вглубь опытности и некоторой пресыщенности. Нет, он целовал так, словно делал это впервые в жизни, отчаянно и жадно, беспомощно, передав Шеннону право взять ответственность на себя. Тёплое нутро рта, горячий язык, кончик которого бился, пытаясь преодолеть преграду из губ старшего Лето, коснуться нёба, почувствовать острую кромку зубов, ощутить тонкий металлический привкус крови. Это всего лишь соревнование, в котором только один сможет победить. И мысли о том, чтобы прекратить борьбу, отдаться этим ощущениям, впасть в сладостную кому, даже не возникает, хотя следовало бы задумать над тем, что лишь искренность и честность смогут помочь понять, есть ли будущее у этого поцелуя, или же это прощание. Нет, не расставание - скованные кровными связями, они всегда будут вместе, что бы ни случилось - а просто окончательный приговор. Освобождение. Тягостное, болезненное, но освобождение. От самого себя, пожалуй, ведь самый тяжкий груз, который каждому приходится нести, это собственные мысли, страхи и те незначительные импульсы, что рождаются в мозге, даря ощущение счастья, тревоги, беспричинной грусти.

Это словно открытие нового континента, месторождения, источника вдохновения, радости, откровение Вселенной, откровение рая или ада, безграничное знание и осознание механизмов, двигающих мир. Это всего лишь прикосновение – даже не слишком искреннее поначалу, жёсткое, жестокое, горькое. Всего лишь жалкое прикосновение – нервное, поглощающе-жадное, хищное и энергичное. Это всего лишь незначительные секунды, растворённые в желании быть ближе, ещё ближе, обнять и притянуть к себе, почувствовать всё то забытое, что проросло со временем в душе, выбравшись на поверхность со сладкой болью в сердце.

Толкнув Джареда к стене, не думая о том, чтобы остановиться, заставить себя вернуться, оттолкнуть младшего Лето и обеспечить мозг кислородом, Шенн закрыл глаза. Всё было как в тумане – густом, крахмально-белом тумане, и только так можно было избежать головокружения и изматывающего необъяснимого восторга. Наверное, это было самым ужасным, ведь он не должен, не должен был чувствовать себя так хорошо, так великолепно, целуя собственного брата, запустив пальцы в его спутанные волосы, с такой странной жаждой царапая кожу, словно желая забрать его себе целиком, приковать к себе стальными наручниками.

- Ты только усугубляешь ситуацию, - пробормотал младший Лето в тот краткий перерыв, когда у Шеннона почти подогнулись ноги. – Ты, чёрт побери, только хуже делаешь!!

Неизбежно. Наверное, всё это было неизбежно с самого начала. Наверное, вся жизнь была бессмысленной попыткой убежать, скрыться, не замечая, что арена замкнута и, где бы не начинался круг, в любой его точке можно со всей уверенностью воткнуть во влажную после дождя землю флажок и объявить, что конец именно здесь. Невозможно вырваться, невозможно противиться этому чувству. Это так тяжело – любить Джареда Лето, он ведь слишком непостоянен, но именно сейчас он так зол, так раздражён, что смотреть на него – одно удовольствие.

- Иди сюда и заткнись, - улыбнулся старший Лето, хотя так и не позволил брату вырваться из кольца тренированных рук. – Ты сам всё портишь.

- Ты урод, урод, урод, - прошептал Джей, усмехнувшись, готовый оскорблять, подкалывать, унижать хоть целую вечность. – Ты такой ублюдок, что заставил меня поверить, словно все эти годы пытался найти кого-то, кто мог бы стать самым важным человеком в моей жизни, и, чёрт бы тебя побрал, ты просто передал меня на сохранение Мэтту, словно вещь или домашнего питомца. Ты думал, он сможет удержать меня?

- Я знал, бро, я был уверен в этом. Ведь тебе всегда нужно иметь под рукой человека, который сносил бы все твои гадости без звука, без возмущения.

- Это глупо и бестолково, бро, вести себя теперь так, словно готов проглотить меня, вернуть меня и себя на исходные позиции, такие далёкие и почти забытые. Ты так стараешься сейчас, что кажется, будто ты болен. Столько лет прошло, Шенн, и я тебя просто ненавижу. Так ненавижу, что люблю до безумия.

Неизбежно – это такое грустное слово. Словно ты приговорён к любви. Словно ты пришит нитками к коже другого человека, и сколько бы ты ни пытался оторвать своё тело, только кровь во все стороны – ничего, что заслуживало бы внимания. Из лабиринта только один выход – вот он, перед тобой.

Прости, Воктер.

 

- Так непривычно тихо, - удивлённо проговорила Констанс, открывая дверь ключом. Сумрачные коридоры дома были бесконечно пустыми, где-то на верхних этажах играла музыка, сладковатый конопляный привкус в воздухе стал неотъемлемым элементом в его составе. Кислород, азот, космическая пыль и совсем немного этого дурманящего опиумного аромата, пропитавшего бетон стен. Соседи развлекались, и Констанс отчаянно надеялась на то, что утром не обнаружит разбросанных по всему подъезду шприцов.

- Парни, вы дома? – женщина скинула ботинки, убрала в шкаф плащ, заглядывая в комнату.

Джаред и Шеннон, каждый на своей кровати, лежали, демонстративно отвернувшись к стене, не желая приветствовать мать. Констанс слабо улыбнулась, с минуту разглядывая их напряжённые угрюмые спины, затем нерешительно приблизилась к старшему сыну.

- Шенн, - тот едва слышно вздохнул. – Я виновата перед вами, понимаю. Мне пришлось задержаться и выполнить работу, не предусмотренную расписанием. Но, ты ведь знаешь, я должна кормить и одевать вас, должна заботиться о своих любимых сыновьях, чтобы они были счастливы...

Старший Лето дёрнул плечом.

- Думаю, - поразмыслив, проговорила она, покачав головой, - что отличный ужин улучшит ваше настроение. Я приготовлю сегодня что-нибудь особенное.

В её голосе на миг проступила невнятная гордость, радость, даже любовь, и Шеннону хотелось бы, чтобы все проблемы можно было решить так просто.

Дождавшись, когда мать уйдёт на кухню, он лёг на спину, закрыв глаза, не думая ни о чём, пока не услышал скрип соседней кровати.

- Джей, - пробормотал он, не открывая глаз, находясь почти на грани сна, только в желудке беспокойно урчало от голода.

Тот не ответил, вместо этого он, судя по тихому звуку шагов, поднялся на ноги, пересекая комнату, чтобы остановиться совсем рядом – стоит лишь протянуть руку, как пальцы непременно наткнуться на мягкую ткань его кофты.

- Ты не спишь, - проговорил младший Лето, не решаясь присесть на край кровати брата, но Шеннон буквально чувствовал, как это желание тревожно бьётся вместе с его сердцем, с каждым новым вдохом проникает вместе с кислородом в лёгкие. – Ты просто лежишь здесь и молча меня ненавидишь.

Парень вскочил так резко, что в глазах потемнело, и радужные мерцающие разводы заполнили мозг. Джей невесело усмехнулся.

- Произошедшее не укладывается в твоей голове – это факт.

- До ненависти ещё далеко, - с раздражением перебил его брат. – Чёрт побери, ты сам не понимаешь, о чём говоришь!

Младший Лето удивлённо замолчал.

- Думал, это настолько легко - заставить человека отвернуться от тебя? Ты дурак, Джей, ты слишком наивный, если рассчитывал на это.

- Я вовсе не...

- Я люблю тебя, ты понимаешь, люблю, и твой грёбаный поступок – это лишь проявление твоей странной натуры, но это вовсе не значит, что я буду прятаться от тебя.

- Что за шум? – заглянула в комнату Констанс, чуть отпрянув, когда заметила выражение на лицах братьев. – Снова ссора, мальчики? Это ведь не дело... Шенн!

Старший Лето покачал головой, давая матери понять, что не время сейчас вмешиваться в их разговор и пытаться помочь. Им нужно было разобраться со всем самостоятельно.

Джаред внимательно посмотрел на брата, прикрыв на миг глаза, чтобы мысленно представить всё ещё раз. Это было иначе – неправильно и ошеломляюще, так что Джей мог бы обругать себя за излишнюю импульсивность. Сейчас, спустя минуту, час, день он никогда не решился бы на что-то подобное, ему просто необходимо было понять, в чём же причина, и, кажется, он нашёл её. Излишняя эмоциональность, излишняя иррациональность, всё в слишком больших количествах, неприемлемых для одного человека.

Наверное, это болезнь. Неизлечимая. Если нет возможности избавиться от «уродств», стоит подумать над тем, каким образом лучше спрятать их. У вас есть необычное увлечение? Нравится вид крови? Гей-порно? Страдаете вуаеризмом? Мазохизмом? Вспышки беспричинной ярости развлекают вас и бодрят? Не говорите никому. Близкие друзья попытаются понять вас, но подобные испытание будет не их лёгких, так что подумайте заранее о нервах окружающих вас людей. Возможно, в данной ситуации больше смысла как раз в том, чтобы хранить секрет, каким бы ужасным и волнующим он ни казался. Тайна не даёт покоя – всем известный факт, но всё-таки не нужно рассказывать случайным знакомым о том, что твориться в душе, пусть даже и кажется, что этот краткий взрыв удивления, даже негодования, будет стоить предшествующих ему долгих лет пребывания в тени тех, кто расстался со своими мыслями чуть раньше.

Сексуальные фантазии, скрытые слоем пыли желания, любые мелочи, заполняющие нутро...

И, как одна из отрицательных черт характера – слабость по отношению к собственным эмоциям, неспособность управлять ими, и, как следствие, подобные промахи. Стоило бы подумать над тем, чтобы научиться быть чуть более сдержанным.

- Я не знаю точно, что нужно делать, - тихо проговорил Шеннон, не глядя на брата, - и зачем делать хоть что-то, но всё это никогда не сможет помешать мне быть рядом с тобой.

- Конечно, - попробовал новую роль Джаред, стараясь оставаться предельно спокойным, хотя внутри всё горело от предвкушения и страха перемен, - ты ведь мой, бро. Большой брат.

Старший Лето замер, вслушиваясь во фразу, проникая в самые глубинные слои её тревожно-размытого звучания, надеясь понять, в чём же подвох.

Это было внутри – незримые струны в душе дрожали, рождая незамысловатый мотив. Что-то очень личное и при этом бесконечно открытое миру. Желание коснуться его руки и сказать, что всё меняется – и это началось совсем недавно. Всё рушится, всё вокруг стирается, чтобы начать создавать что-то новое, но, кажется, пока ещё не время для этого. Не время, но и оно когда-то обязательно наступит, только вот точная дата неясна, и от этого тревожно, неспокойно, словно это самообман. Наверное, стоит подождать хотя бы немного, чтобы понять себя и собственные мысли.

- План действий тебе неизвестен, - проговорил Джей, склонив набок голову, наблюдая за Шенноном, - но это уже не кажется катастрофой.

- Я в курсе, чем вам следует заняться, - донеслось с кухни. – Живо мойте руки и ужинать!

 

В Лондоне есть трамваи, в Париже следуют за блестящей нитью рельсов маленькие симпатичные вагончики, раскрашенные в оранжевый и терракотовый, подрагивая, подпрыгивая на поворотах, странные, почти игрушечные, отражающие атмосферу самого города. Тонкие стальные планки, соединённые деревянными шпалами – невольно следишь за тем, как отражается солнце в этом зеркале из металла, чувствуя себя зачарованным, не в силах оторвать взгляд. Это таинственное притяжение железнодорожного полотна – в Лос-Анджелесе ощутить его возможно лишь глубоко под землёй, в царстве холодного белого света и выложенных кафелем стен. Необъяснимое волнение захлёстывает, стоит лишь подумать о поезде, что мчится сквозь мрак и одиночество туннелей, словно гигантский земляной червь эпохи рыцарей и королей, заключённый в латы, вооружённый непоколебимым чувством собственного могущества.

Рельсы – это непролитая кровь, но намёк на неё, словно при каждом приближении состава мысль о том, чтобы броситься вперёд, почувствовать, как сминает тело под колёсами вагонов, словно ребёнок пластилин, становится навязчивой идеей.

Мэтт вздрогнул, поморщившись. Всякий раз, когда он, стоя в одиночестве среди толпы на платформе, следил взглядом за убегающими в темноту напряжённо натянутыми струнами путей, странное чувство посещало его. Он мог бы представить себя тем, кто привязан к этим рельсам, обречён на гибель, прикован или припаян к металлу, и уже слышит стук колёс – это не было страхом, это было будоражащим кровь предвкушением. Поезд выбивал искры, целый дождь ярких недолговечных блёсток, перед тем как остановиться. Ужасающий скрежет резал слух, но машинисту всякий раз удавалось совладать с монстром подземного мира и спасти Мэтту жизнь.

Обычно после подобных размышлений Воктер с удивлением понимал, что пропустил уже с десяток составов, в одном из вагонов которых мог бы благополучно добраться до дома.

- Эй, друг, не дело мешать движению, - хлопнули его по плечу. – Забыл, куда ехал?

Пожалуй. Предположение незнакомца отразилось в сознании, породив целую серию ответных импульсов, но парень уже исчез в толпе, спешащей к эскалаторам.

Слегка заблудился в собственных мыслях.

Прислонившись к колонне, прикрыв на миг глаза, Мэтт неожиданно вспомнил, что эту ночь вновь проведёт в одиночестве, как это и бывало обычно. Перманентное состояние привычной оторванности снова наполнит пространство квартиры смыслом, уютом и осознанием собственной значимости. В любой истории даже третий лишний играет свою собственную маленькую роль.

Если внимательно вглядеться в его жизнь за последние несколько недель, можно найти слишком много или же ничтожно мало отличий от прежней. Хм. Воктер мог бы заняться этим прямо сейчас, не желая поддаваться промежуточности состояния ожидания поезда. В этом было что-то неуловимо унизительное: бросаться в страшной спешке к забитому до отказа вагону, одобрительно поглядывая на раскрытые створки дверей, бесцеремонно расталкивая тех, кому почти удалось вырваться вперёд, понимая, что без этой маленькой, но яростной борьбы не удастся попасть домой раньше полуночи. Что-то мелочное. Что-то неприличное, низменное и бесчестное. Мэтт не хотел бы стать частью этого мира, но, сам того не замечая, поддавался его влиянию всё больше и больше с каждым новым прожитым моментом.

Невыносимый контраст между полным вагоном и пустым – чувствуешь, как по капле утекает твоя собственная свобода. Возможно, именно в этом поезде они с Джаредом добирались до его, Мэтта, квартиры. Наверное, где-то здесь, на блестящей поверхности поручней, скрытые под множеством других, похожих и в то же время совершенно отличных, остались отпечатки их пальцев – смазанные и нечёткие, как частички тепла, как вещественные доказательства.

Сонная настороженность – главная характеристика заполненного до отказа вагона. Некое подобие дневной оживлённости, на деле же каждый из них думает лишь о том, чтобы поскорее добраться до уютных гостиных, тёплых комнат, тишины и приятного уединения. Это всего лишь притворство – но стоит лишь мальчишке-карманнику протиснуться сквозь море тел, глядя в глаза всем этим людям, уверенным в собственной безопасности, устойчивости и стабильности окружающего мира, не подозревая о том, что большинство мобильных телефонов, мелочи, кошельков и кредитных карт перекочуют в руки незваного гостя, ясный и честный взгляд которого не позволит никому заподозрить неладное.

Царство застоя внутри металлической коробки, летящей вперёд на головокружительной скорости, что с ним произойдёт, изменись хотя бы один параметр этого заурядного и бесцельного движения мира? Неужели, оно рухнет, тщательно и терпеливо выстраиваемое, словно башня из кубиков, сотворённая ребёнком, слишком высокая, слишком нескладная и необходимая лишь на краткие полчаса, тридцать минут, утекающие быстро, словно вода.

Этот мир нуждался в том, чтобы его встряхнули, реанимировали, пусть и с помощью сложных механизмов и  ИВЛ, и Мэтт улыбнулся, осознав это. Разряд! Его собственная жизнь требовала корректировки, поэтому он, повернув голову, даже не удивился, заметив красный металлический крюк стоп-крана у самых дверей. Это так просто – раз, два, три – протянуть руку и с силой потянуть на себя.

- Эй, - с удивлением протянул кто-то, перед тем как поезд дёрнуло со страшной силой, поволокло вперёд, назад, разрывая на части, отвратительный скрежет наждаком прошёлся по головам, выметая мусор мыслей из общего сознания, коллективного разума, вымораживая, избавляясь. Действенно, хоть и жёстко. Вагон качнуло, кинуло в стороны, и мир замер, оглушающая тишина показалась адом по сравнению с истаявшим шумом, и всё погрузилось во тьму. Благословенное чувство полёта – пусть оно и длиться всего пару секунд. Голоса, поначалу робкие, перерастают в возмущённые, истерически-извращённые, перебивают друг друга, бормочут, шепчут, кричат.

Можно лишь наслаждаться тем, насколько ты отстранён от взволнованной толпы. Осознание этого подобно глотку воды. Возможно, это странно, это так нелепо и подозрительно, но именно в такие моменты понимаешь, что отличаешься от окружающих. Ты уникален. Ты стал таким совсем недавно.

Стоп.

Жизнь – это киноплёнка. И если можно вот так, в один миг избавиться от мыслей, всколыхнуть подземный город, всколыхнуть собственное нутро и насладиться минутной паникой, то и отмотать тонкую ленту на старинном проекторе не составит труда.

Щёлк!

День назад – ни тьмы, ни отчаяния, только странная и ненужная надежда, что так лениво наполняет желудок.

Щёлк!

Радость, невероятная радость обладания частицей счастья в объятиях Джареда, который так далеко, что не угнаться, не вернуть, но изгнать очарование момента всё равно не удастся – в данный момент этого достаточно для того, чтобы не думать о будущем, ни на миг не сомневаться в том, что всё будет хорошо.

Щёлк – и всё вдруг останавливается, всё обретает смысл. Путешествие, целью которого становится само путешествие, действие ради действия, процесс, а не результат, участие, а не победа – принципы тех, кто отчаялся. Ошибка в том, что отсутствие цели – это начало конца. Без завершения не будет истории, но в гораздо большем смысле ничего не выйдет без тщательно продуманного и разумного начала. Зная заранее о поражении, ты можешь идти вперёд с одной лишь мыслью: каким оно будет? Насколько сильно тебя унизят, больно ли будет тебе, страшно, обидно? И степень собственной разочарованности в заведомо неудачном деле зависит лишь от тебя – осведомлённого, знающего и такого наивного – реши, что ты будешь делать, когда проиграешь. Варианты и исходы. Каждый раз надежда на лучшее, но в жизни это редко работает. Извлеки выгоду. Научись на собственных ошибках. Останься собой в этой круговерти, сохрани разум и сознание.

Жизнь – это киноплёнка. И если кто-то так неосторожно засветил часть твоей – всё, что остаётся делать, это взять канцелярский нож и аккуратно обрезать испорченный участок. Возможно, даже поблагодарить того, кто взялся за монтаж – непростую работу. Пусть это разорвёт две половины, но склеить всё, собрать и жить дальше – это не просто дельные советы начинающим киноманам.

Жизнь - это психологический тест.

Чтобы ответить на его вопросы, придётся испытать всё на себе.

В абсолютной темноте минуты кажутся часами, так что времени на то, чтобы подумать, как следует, уж точно хватит. За миг до того, как, замерцав, лампы дневного света выбелят пространство до безумия, приходит на ум вопрос, всплывший в памяти, возникший из смеси слякотных весенних дней.

Вы часто представляете себе ситуации, в которых ваше поведение очень сильно отличается от реального:

А. Довольно редко, в исключительных случаях. В целом вы довольны своей манерой поведения и не собираетесь ее менять

Б. Нет, чаще вы представляете ситуации в которых иначе складываются обстоятельства

В. В жизни каждого человека бывают ситуации, в которых выбор поведения не однозначен

Г. Да, очень часто

 

***

Он явился, как всегда, без приглашения, видимо, всё ещё считал Мэтта тем, кто сыграл бы роль человека заботливого и понимающего, человека прощающего, Homo sapiens с приставкой нового времени и нового положения вещей.

- Мы собираемся снимать новый клип, - могло показаться, что память подвела младшего Лето: совершенно случайно упустил он из вида тот факт, что Воктер больше не принимал участия в жизни группы. Сепаратист. Отщепенец. Предатель. Иногда Мэтту приходило в голову, что всё эти слова - монополия Джареда с того момента, когда всё по-настоящему закончилось.

- Я рад, - ни равнодушия. Ничего. И особой заинтересованности тоже нет - пустота. Может быть, теперь наступила его очередь быть запертым изнутри?

- Мы отправляемся в Северную Корею, чтобы сыграть Revolve в самой закрытой и тоталитарной стране мире, потому что мне по душе эта идея.

Это вступление затянулось. И так ясно, к чему он клонит.

- Я хочу, чтобы ты поехал с нами, - похоже на мольбу, но ощущение обманчиво. Это не просьба, это не отчаяние, тщательно замаскированное под цинизм, это голос человека, который, будучи счастливым, может позволить себе быть великодушным. - Мэтт.

Наверное, Джей ещё никогда не произносил его имя так... мягко и по-дружески. Они пережили что-то странное: землетрясение, извержение вулкана, цунами и ураган. И, к сожалению, остались живы. Как чувствует себя человек, которого спасли на самой грани самоубийства? Вряд ли радость наполняет его, как игристое вино пустой хрустальный бокал. Скорее, он измотан, разбит и дезориентирован. Ведь план был таким безупречным - смерть и конец всем проблемам. Косые взгляды.

- Я хочу, - он расставил акценты, но даже так это звучит достаточно жалко для того, чтобы убедить Мэтта в искренности. - Чёрт, Воктер!

Они будут ещё сильнее оторваны друг от друга, находясь в чужой стране. Им придётся пройти через что-то новое - и снова остаться в целости и сохранности. Словно проклятие. Мы отмотали ленту плёнки назад, чтобы перенести кассету в другое место и просмотреть всё с самого начала.

- Северная Корея?

- Да, - Джаред кивнул, стараясь не улыбаться. Что-то подсказывало ему... Наверное, он был прав.

Братьям Лето просто нужен был третий элемент, третий участник, тот, кто знает наверняка, что всё будет хорошо. Тот, кто в состоянии оттенить их болезненно-неравнодушное искажённое притяжение, навевающее мысли о горячечном бреде и остром свежем ветре.

 

7 июня 2008