Название: Toys
Автор: Анка (Mrs_J_Sparrow)
Пейринг: Джаред Лето/Шеннон Лето
Рейтинг: R
Оговорка: Я знаааю, что разница у них - всего год. Дадим волю фантазии:)
Посвящение: Ане, которой подарен фик. Любимому писателю и читателю))

 

Let’s play a game
It must be joy
I want you
to be my only toy

 

-Ма, я хочу игрушку! Купи мне игрушку!
-Милый, что бы ты хотел на Рождество?
-Железную дорогу! Большую и чтоб ездила кругами!
-Нет, Шенни, у меня есть для тебя сюрприз получше. На Рождество у тебя родится братик.
-Братик? А что мне с ним делать? Что он умеет?
-Пока ничего. Но ты же его научишь, ведь правда?

….Так странно… каждый праздник родители дарили мне одному что-то волшебное, сказочное, захватывающее! Новые игрушки! У меня их скопилась целая комната, и каждый день я придумывал новые истории, новые сюжеты для своей маленькой личной сказки. А вот на это Рождество меня ждало что-то новое и необычное. Что-то маленькое и постоянно орущее. Что-то с круглой лысой головой и без единого зуба в постоянно открытом в бесконечном плаче маленьком ротике. Что-то, чему теперь доставалось все родительское внимание и ласка. Помню, я подошел тогда к твоей кроватке, в которой ты, наконец- то заснув, безмятежно посапывал, и осторожно потрогал пальцем мягкую розовую детскую щечку: «Джаааааред». Раз вместо обычного подарка я получил на праздник тебя, то придется тебе побыть моей новой игрушкой. И, будто услышав мои мысли, ты вдруг открыл глаза, поразившие меня своей невероятной голубизной, и широко улыбнулся. Да, в этот раз с подарком мне повезло.

 

…Тебе уже 3 года. Я затаскиваю тебя под стол, прикладываю палец к губам: «Тссссс! Не слышишь? По дому ходит чудовище! Оно ищет маленьких мальчиков. Вылезешь - найдет тебя, и съест!» Ты испуганно киваешь, и прячешься за скатертью. Я, радостно потирая руки, убегаю. Через пять минут благополучно забываю про тебя, и иду гулять, гонять мяч с мальчишками. Возвращаюсь уже под вечер, и нахожу дома мать в слезах - они искали тебя весь день и всерьез перепугались, отец пошел искать тебя по кварталу. Я бегу в столовую, отодвигаю тяжелую, спадающую до пола, скатерть, забираюсь под стол. Ты сидишь, спрятав лицо в маленьких ладошках, и тихонько всхлипываешь, поскуливаешь от страха. Я отрываю твои ладошки от лица, и вытираю рукавом слезы. «Оно ушло?», - всхлипываешь ты. «Я прогнал его», - уверенно говорю я, - «Вылезаем отсюда». Я не люблю терять свои игрушки.

 

…Тебе уже 5 лет, и нам с тобой хочется повеселиться. Родителей нет дома, все игры наскучили, и тогда я, весело тебе подмигнув, веду тебя в родительскую комнату. «Поиграем в семью!»,- заявляю я тебе, а ты радостно киваешь. Я вытряхиваю на кровать мамину косметичку. Беру подводку, тени, румяна. «Закрой глаза»,- серьезно приказываю я тебе, и ты покорно подставляешь мне свою щекастую мордашку. И тут уже я отвожу душу. Разрисовываю тебе все лицо ярко-синими тенями обвожу тебе глаза, дую на румяна, и крошечные розовые частички остаются на моих руках. Этими разрумяненными руками хватаю тебя за щеки, и начинаю их растирать. «Открой глаза!», говорю я, и ахаю - от синих теней твои глаза кажутся синими-синими, как море, как небо! От такой красоты хочется плакать - настолько обидно, что у меня нет таких глаз. «Ты похож на девочку! Девчонка!», кричу я и заливисто смеюсь, видя, как счастливая улыбка постепенно сходит с твоего лица. «Девчонка! Девчонка! Плаааакса»,- показываю я на тебя пальцем. А ты действительно уже плачешь, от обиды, от непонимания. Плачешь и размазываешь ладошкой синие блестки по розовому личику. А я ухожу и оставляю тебя одного в родительской спальне наедине с раскуроченной косметичкой. Пусть мама тебя накажет, ведь это ты играл с ее вещами. А я люблю играть со своими игрушками.

 

…Тебе уже 12 лет, и ты ходишь в школу. Ты хорошо рисуешь, пишешь, поешь, даже участвуешь в школьном спектакле. Ты весь месяц к нему готовился, а я сижу букой - ты совсем не участвуешь в наших совместных играх. Ночью я беру ножницы и разрезаю в мелкие клочья костюм, в котором ты должен петь. Раз ты не хочешь проводить время со мной, теперь у тебя будет его предостаточно. Твои утренние слезы не трогают меня. Я просто не люблю, когда кто- то другой играет в мои игрушки!

 

…. Тебе 20 лет, и ты потрясающе красив. Я с гордостью иду с тобой по улице. Я знаю, что мне ничего не стоит сделать так, чтобы ты смеялся, или плакал, или прыгал от радости. Мне достаточно одного слова, хотя нет, достаточно просто захотеть, и ты все для меня сделаешь. Ты ведь меня так любишь, мой маленький братик. И я люблю тебя. Как красивую куклу. Так чертовски приятно знать, что ты безгранично обладаешь вещью, о которой мечтают сотни других людей. Так чертовски приятно знать, что ты - только моя игрушка.

 

…Ты только что вернулся из своего университета, и поселился у меня. Я снисходительно разрешил тебе это сделать. Еще бы… Я сильно соскучился без тебя, и хоть тяжело самому себе признаться, но… еще бы немного, и я сам бы приехал к тебе. Просто захотелось сказать тебе что-нибудь, и чтобы ты заливисто рассмеялся, чтобы похлопал меня по плечу, и сказал «Шенн, ты неподражаем», и подмигнул ярко- синим глазом…
«А что если нам основать группу», говоришь ты, и я усмехаюсь,- «На чем будет держаться твоя группа? На честном слове?». «Вовсе нет!», смеешься ты. Берешь гитару и начинаешь, подыгрывая себе, что-то напевать. И я застываю с заранее приготовленной ухмылкой на лице. Ты поешь с закрытыми глазами, и кажется, будто еще немного, и ты сам станешь музыкой. Странно, за долгие месяцы расставания я совсем забыл, как ты можешь петь. Хотя нет, это что-то совершенно новое. И что-то невероятно знакомое. Кажется, как будто нет, и уже не вернешь то вечно веселое синеглазое существо с розовыми разрисованными щечками. Кажется, будто вместе с этой грустной, проникновенной песней и ты стал старше, и я стал серьезнее. Ты заканчиваешь петь, и, как будто стряхивая с плеч придуманный за песню образ, расплываешься в улыбке. А я, все еще держась за возникшее наваждение, не могу тебе ответить. Я поднимаюсь с дивана и иду в ванную. Возвращаюсь и говорю тебе: «Закрой глаза». Ты послушно подставляешь мне свое похудевшее, вытянувшееся лицо, а я достаю из кармана забытую одной из моих многочисленных девушек подводку, и аккуратно подчеркиваю ей контур твоих глаз. «Открывай»,- говорю я, отступая на шаг, и через секунду медленно тону в бесконечной синеве. «Вот так. И только так. Подумаем насчет твоей группы.» Ты предложил мне новую, увлекательную игру. Почему бы не поучаствовать?

 

Наше первое выступление. Ты бегаешь по сцене, в упоении, забывая, где ты и кто ты, отдаваясь музыке и словам без остатка, дробя текст, и находя в нем только одному тебе понятный смысл. Я в не меньшем упоении стучу по барабанам, вкладывая в движения всю злость на кричащую внизу, под сценой, толпу. Мне кажется, они обворовывают меня. Мне кажется, что слова и музыка рассчитаны только на меня. Мне кажется, они недостойны слышать и видеть тебя. Мне кажется, только я могу этому помешать. В перерыве между песнями я бросаю тебе: «Ты бы еще по ограждению начал карабкаться, Джа!». Я знаю, что ты следуешь любому моему совету. Я знаю, потому что я сам воспитал в тебе это свойство. И поэтому я совсем не удивлен, когда в начале следующей песни, ты, подмигнув мне, начинаешь лезть на ограждение. И падаешь…. И валишься вниз… И сильно ударяешься. Тебе больно, и петь ты не можешь, а только прикусываешь губу, шипя от боли. Концерт сорван. Плевать. Я не собираюсь ни с кем делить мои игрушки.

 

 

Гастрольный тур. Ты с каждым разом поешь все лучше и лучше, проникновеннее, честнее с ними, с толпой внизу. Ты все больше закрываешься от меня. Каждый концерт - это повод выложиться по максимуму, повод показать себя. Но я играю не от желания играть, я бью по ударным и представляю, что бы сделал с тобой, если б смог. Тот, кем ты был, и то, каким ты стал - как будто два разных человека. Я все реже вижу твой широко распахнутый взгляд. Ты все реже поворачиваешься ко мне лицом, будто избегаешь меня. Хотя, по-прежнему продолжаешь прислушиваться к моим советам. Даже сидя в засаде, я продолжаю лепить тебя таким, какой ты нужен только мне. Только вот я этого не получаю. Плод моих усилий достается кричащей толпе. Концерт, ты в очередной раз спрыгнул со сцены в толпу, и охранник пытается оттащить тебя за сцену, причем довольно грубо. Результат - окровавленное лицо охранника и мои сбитые костяшки на правой руке. Я никому не позволю ломать мои игрушки.

 

Я поднимаюсь на сцену, и ты, прижимаясь своей щекой к моей, выдыхаешь мне на ухо: «Спасибо». Да-да, еще немного, и мне придется засунуть тебя назад в коробку.

 

Банкет после концерта. Ты выпил, и тебе весело. Я абсолютно трезв, и это злит еще больше. Ты запрокидываешь голову, и заливисто, счастливо смеешься, показывая всему миру свою радость. С каждым твоим смешком я все сильнее сжимаю зубы. Раньше ты смеялся только для меня. Я не могу этого больше выносить. Моя игра стала жить отдельной жизнью, и я должен это прекратить. И я не знаю способа. Хотя, знаю. Я никому не позволю ломать свои игрушки. Кроме себя самого.

 

Ты выходишь из комнаты, и уходишь к себе в номер, обернувшись на меня. Машешь, и одними губами произносишь: «Пока». Я жду какое- то время и иду за тобой. Догоняю тебя в коридоре и говорю: «Подожди, надо поговорить». Ты хмыкаешь и открываешь дверь номера: «Проходи». Как только ты закрываешь дверь, толкаю тебя к стене, и прижимаю всем телом. «Ты только мой, не забывай»,- выдыхаю тебе в ухо, - «Не смей этого делать». «Чего?», - с улыбкой произносишь ты. «Сломать тебя. Свернуть кукле голову. Оборвать ей ножки и ручки»,- проносится в моей голове. «Этого»,- говорю я, рывком прижимаю тебя еще сильнее к стене, и целую, пока ты не успел опомниться. Крепко-крепко целую, сильно кусая, прокусывая губы. «Этого», - повторяю я, оторвавшись от твоих губ. «Не могу»,- говоришь ты, смотря мне прямо в глаза. «Не могу», - тихий поцелуй в левую щеку, «Не могу», - такой же осторожный чмок в правую, «Просто не могу», - открытый, синий, небесный распахнутый навстречу мне взгляд. И только заглянув в твои бездонные, хранящие где-то глубоко еле теплящийся во льду огонек, глаза, я наконец то понимаю, кто и в кого тут по- настоящему играл. И не могу оторваться. А ты прикусываешь мне мочку уха, и шепчешь в него: «Maybe tonight we can forget about all», - слова нашей песни, и другое ухо: «It could be just like heaven», и окончательно добиваешь меня своим фирменным смешком. И где-то на оставшемся краешке, островке еще незатуманенного, непотопленного нашим долгим и нежным поцелуем сознания, я яростно шепчу: «Ну, пожалуйста, поиграй в меня еще чуть-чуть, еще немного!..»